Когда дыхание растворяется в воздухе. Иногда судьбе все равно, что ты врач

Обменявшись любезностями, мы углубились в обсуждение различных вариантов лечения рака легких. Эмма сказала, что есть два возможных пути. Традиционная химиотерапия нацелена на уничтожение раковых клеток, но она также губит клетки спинного мозга, волосяные фолликулы, микрофлору кишечника и т. д. Эмма рассказала мне о результатах последних исследований и о новейших способах борьбы с раком, но ни словом не обмолвилась о кривых выживаемости Каплана – Мейера. Более современные средства лечения нацелены на уничтожение молекулярных дефектов в самой опухоли. До меня доходили слухи о них, так как эти лекарства считались своеобразным Священным Граалем в сфере онкологии, и я удивился, узнав, что наука столь далеко зашла. Прием таких препаратов значительно продлевал жизнь некоторых пациентов.

– Результаты большинства ваших анализов у меня, – сказала Эмма. – У вас мутация PI3K[54], но никто вам пока точно не может сказать, что это значит. Тест на наиболее распространенные мутации у пациентов вроде вас пока не готов. Если окажется, что у вас мутации в гене EGFR[55], то вы сможете принимать препарат «Тарцева»[56] вместо химиотерапии. Результаты будут готовы завтра, в пятницу, но вы плохо себя чувствуете, поэтому я назначу вам химиотерапию на понедельник на случай, если тест на EGFR окажется отрицательным.

ПОСЛЕ РАЗГОВОРА С ОНКОЛОГОМ Я ДОПУСТИЛ МЫСЛЬ, ЧТО СНОВА СМОГУ ОПЕРИРОВАТЬ. Я ПОЧУВСТВОВАЛ, ЧТО НЕМНОГО РАССЛАБИЛСЯ.

Я сразу же почувствовал симпатию к Эмме. В нейрохирургии я действовал точно так же: у меня всегда в голове были планы А, Б и В.

– Что касается химиотерапии, то нам предстоит сделать выбор между карбоплатином и цисплатином. Исследования показывают, что карбоплатин лучше переносится пациентами. Цисплатин более эффективен, но значительно более токсичен. Особенно сильно он воздействует на нервы. Информация о нем заметно устарела, но исследования, в которых данные препараты сравнивались бы с другими, более современными, пока не были проведены. Что вы об этом думаете?

– Для меня не настолько важно сохранить руки для хирургии, – сказал я. – Если я не смогу оперировать, то найду другую работу или вообще не буду работать. С этим я потом разберусь.

На мгновение Эмма замолчала.

– Позвольте задать вам один вопрос: важна ли вам хирургия? Это то, чем вы хотите заниматься?

– В общем, да. Я треть своей жизни посвятил тому, чтобы стать хирургом.

– Хорошо, тогда мы сделаем выбор в пользу карбоплатина. Я думаю, что на шанс выжить это никак не повлияет, но это совершенно точно изменит качество вашей жизни. Есть ли у вас еще вопросы?

Эмма была уверена в выбранном пути лечения, а я чувствовал, что рад следовать ее рекомендациям. Наверное, я даже допустил мысль о том, что снова смогу оперировать. Я почувствовал, что немного расслабился.

– Мне можно начать курить? – пошутил я.

Люси засмеялась, а Эмма закатила глаза.

– Нет. Есть ли серьезные вопросы?

– Кривая Каплана – Мейера…

– Это мы не обсуждаем, – отрезала Эмма.

Я не понимал ее сопротивления. В конце концов, я сам был врачом и постоянно сталкивался со статистикой в своей практике. Раз она отказывается говорить на эту тему, я сам найду нужную информацию.

– Ладно, – сказал я. – Думаю, все остальное мне понятно. Завтра буду ждать результатов теста. Если он положительный, то я начну пить «Тарцеву», если отрицательный, то в понедельник приду на химиотерапию.

– Верно. Еще я хочу, чтобы вы поняли следующее: теперь я ваш лечащий врач, и, если у вас возникнут какие-либо вопросы, сразу же обращайтесь ко мне.

Я снова почувствовал к ней порыв симпатии.

– Спасибо, – сказал я, – и удачи вам в стационаре.

Она вышла из кабинета, но буквально через секунду снова просунула голову в дверь и сказала:

– Конечно, вы можете отказаться, но я готова представить вас людям, которые будут рады организовать для вас акцию по сбору денег на лечение. Не отвечайте прямо сейчас, сначала обдумайте все хорошенько. Если это вас заинтересует, сообщите Алексис. Но вам не нужно делать то, чего вы не хотите.

Выйдя из больницы, Люси сказала мне:

– Она чудесный врач, но… – улыбнулась она, – мне кажется, что ты ей нравишься.

– И?

– Согласно ряду исследований, врачи склонны хуже определять прогноз пациентов, в которых они сами заинтересованы.

– Об этом можно вообще не переживать, – ответил я, смеясь.

Я пришел к пониманию того, что такой близкий контакт с моей собственной смертью изменил одновременно все и ничего. До того как у меня обнаружили рак, я понимал, что однажды умру, но не знал когда. После постановки диагноза я тоже понимал, что умру, но не знал когда. Однако теперь этот вопрос стоял особенно остро. Осознание того, что ты умрешь, пугает, но жить иначе никак нельзя.

Я И РАНЬШЕ ПОНИМАЛ, ЧТО ОДНАЖДЫ УМРУ, НО НЕ ЗНАЛ КОГДА. ПОСЛЕ ПОСТАНОВКИ ДИАГНОЗА Я ТОЖЕ ПОНИМАЛ, ЧТО УМРУ, НО НЕ ЗНАЛ КОГДА.