Когда Джонатан умер

– Хорошо, Симон. Может быть. Значит, были причины. Возможно, слишком много причин для нас двоих. Разве не так? Ты ведь не хочешь сказать, что мы тогда думали о ребёнке. Нет! Если бы мы, хоть иногда о нём думали, мы бы ни за что не отправили его к Джо. Ну, правда, же! В любом случае, какими бы ни были причины, наши маленькие причины, мы за них сейчас расплачиваемся. Так же как и наш мальчик. Ты его видел? Отлично, лучше любых слов. Нет! Он просто изводит меня. Говорю тебе, ему нужно немного нормальной жизни. Нормальной - вот и всё. Он требует уважения. Все дети требуют уважения. Хотя они все психованные. Что ж, выход есть. Всё очень просто. Мама будет готовить ему вкусные супчики, бифштексики и тортики, покупать ему книжки, гладить рубашечки этому мелкому MCP [1], будет причитать, ах, бедняжка, ему нечего носить - и он весь день будет с другими детьми. Ему будет хорошо. Там он сможет высказаться - осознать себя! - вместо того, чтобы тупо игнорировать нас.

– Эээ

– Да, да, мой дорогой. Ты даже представить себе не можешь, что значит рисование для детей. Оно полностью их освобождает! Позволяет им раскрыться! Это делает их чуточку более управляемыми. Это правда! Но это так, Симон. Тебе не понять, ты изображаешь большого парня, дети тебя просто не интересуют, это не по твоей части. Отлично. Если только это не цыпочка на сносях, тогда ты готов её выслушать. И не только. Это ты смог бы... Короче говоря, вся эта тема, картинки и всё такое, дети - честно говоря, ты ничего в них не смыслишь - это достаточно просто: всё объясняется по Фрейду. Все их забавные фантазии они там разбирают. Клянусь, ты не узнаешь его, когда он вернётся!

– Да я не спорю, – сказал Симон. – Я лишь передаю то, что он мне сказал. Мне, правда, не хочется ему отказать. Он так разговаривал со мной, знаешь, очень серьёзно. Что ни говори, это был не просто каприз, знаешь ли.

– О нет! Всё что угодно, только не это, нет, нет и нет! Это не нужно Сержу, это вообще никому не нужно! - Я не хочу, чтобы он продолжал встречаться с Джонатаном. И слышать не хочу. Симон, я тебе говорю. Что-то с ними неладно. Вероятно, это не их вина. Я не могу сказать... Но там что-то дурное. Я чувствую это. Чувствую. А я в таких вещах не ошибаюсь. Нет! Нечто, о чём даже говорить не хочется. Но я это чувствую. Нет, что-то плохое. Нет. С Джонатаном покончено, раз и навсегда. Иначе у нас будут проблемы на долгие годы, если мы пустим это всё на самотек. Всё! Хватит! Я умолкаю! Но всё кончено. Всё кончено, и больше не о чем тут рассуждать. Серж слишком привязался, понимаешь. И я не знаю к кому. Я не знаю этого человека! Да, и это меня беспокоит... Это моё право... Я произвела на свет этого ребёнка, не знаю, заметил ли ты. Я чую опасность. Прекрати, Симон! Нельзя отдавать ребёнка кому попало. Он ведь и мой немножко, как ты считаешь? Ты, конечно, ничего не замечаешь, но я-то всё чувствую. Этот бизнес пора прекратить. Довольно. Точка.

– Ну, ладно. Так что мне ему сказать?

– Милый, скажи ему просто, мол, бабушка тебя почти год не видела, просит, чтобы ты приехал, и так далее. Вот – я даже сама поговорю с ним, если тебе угодно! Можно подумать, ты мальчишку испугался! Но послушай... почему он именно с тобой обсуждал эту поездку к Джо, по-твоему, это вообще нормально? Этот ребёнок окончательно спятил.

– Может, тогда лучше… ну, если бы он поехал с нами?

– Ой, ну ты просто прелесть! Поздновато строить из себя наседку, уж прости мне мой французский! Боже мой, да не помрёт он за неделю – даже меньше – без папы с мамой! И ты можешь говорить, что угодно о моей матери, но она не чудовище. Мне пришлось мириться с ней двадцать лет, он точно недельку потерпит. Нет, я не перестаю тебе удивляться! Ты иногда как ляпнешь что-нибудь, что я прямо не знаю, нет, серьёзно!… И, кстати, Лондон… Ты меня знаешь, я дитя Средиземноморья.

– Из Перонна, – обронил с досады Симон.

Но Барбара-Жоржетта не рассердилась. Она сделала глоток джина, издала смешок, и кубики льда зазвенели в стакане.

Серж за своей стеной слышал всю дискуссию. Он ещё долго думал после того, как родительская кровать перестала скрипеть.

На следующий день он сбежал. Вернувшись из лицея – с его квалифицированными молодыми педагогами – где он начал своё среднее образование, он, к своей великой радости, обнаружил, что квартира пуста. Он поспешил.

На кухне он раздобыл полиэтиленовый пакет; в него он сложил кое-какую одежду, книги, тетради и фотографии, и добавил свой маленький портрет, сделанный Джонатаном.

Он не хотел ничего красть, даже чемодана или простой сумки.

Серж вернулся в свою комнату, опустился на колени у кровати, опустошил карманы и пересчитал мелочь. Был не лучший день: он был на мели.