Когда Европа была нашей. История балтийских славян

В 871 году Германия, все более и более распадавшаяся изнутри, напрягла остаток своих сил для того, чтобы восстановить свое владычество над юго-западными славянами, над державой Велико-Моравской. Усилие это закончилось страшным поражением, которое придало славянской юго-западной державе совершенно новое значение, дало ей первенство в славянском мире, поставило ее в равное положение с целой Германией. А через шесть лет после великой победы славян под Велеградом Моравским, в 877 году, мы видели, что северо-западные племена славянские, на берегу Салы и Эльбы, довершили свое освобождение от немецкого владычества. Теперь оставалось только, чтобы они вступили в связь с центром славянской жизни, с державой славян прикарпатских. От Великой Моравии северо-западные славянские племена могли получить основания государственного порядка, зачатки которого, приносимые из Германии, к ним не прививались (нам известно, как неудачны были попытки учредить у бодричей единодержавие под покровительством императоров). Что еще важнее, от Великой Моравии северо-западные племена славянские могли получить зародыши христианства, проповеданного народными просветителями Кириллом и Мефодием. Из этих рук балтийские славяне не стали бы отвергать учение новой веры, как отвергали его, когда оно являлось к ним в сопровождении латинских молитв и политического подчинения немецкому государству, немецкому народу.

Действительно, Велико-Моравская держава начала уже простирать свое связующее и просветительное влияние на северо-запад до Эльбы. Чехия добровольно подчинилась верховной власти славянского государя, царствовавшего в Моравском Велеграде, славного до сих пор в народных поверьях Святополка; она добровольно приняла крещение из рук славянского апостола Мефодия (около 874 года). Вслед за Чехией и лабские сербы, ближайшие соседи балтийских славян и их союзники в последних войнах с Германией, вошли в состав нового славянского государства: они, которые еще так недавно платили дань немецким королям, стали платить ее теперь Святополку моравскому. До нас не дошло известий о том, как это произошло, хотя мы можем предполагать, что лабские сербы, находясь, по самому положению своему, в постоянной опасности от немцев, добровольно искали защиты и покровительства единоплеменного им, могущественного соперника Германии, государя моравского, по примеру чехов, своих соседей. Мы не знаем также, проникла ли к лабским сербам, вместе с политическим влиянием Моравии, проповедь Мефодия; но если позволено сделать предположение, при совершенном отсутствии современных данных, то мы готовы утверждать, что и к этому отдаленному племени принесены были, в краткую эпоху господства православной славянской проповеди в Моравии и Чехии, зачатки христианского учения. Этим и объясняется для нас, что в следующее время христианство, даже как оно предлагалось немецкими властями, духовными и светскими, уже не встречало у лабских сербов особенного сопротивления; они легко и охотно стали христианами; борьба их с немцами, в течение первой половины Х столетия, велась за независимость, но не имела в себе того ожесточенного фанатизма, с каким соседи сербов, балтийские славяне, защищали, вместе со свободой, своих языческих богов. Скорому и легкому принятию христианства лабские сербы преимущественно обязаны были тем, что они избегли полного истребления, какому подверглись прибалтийские племена, и что хоть частица их края, некогда обширного, сохранила доныне славянский язык и славянскую народность.

Если бы дано было время восточному христианству, проповеданному народными славянскими просветителями, окрепнуть в Моравии и Чехии и с тем вместе укорениться между лабскими сербами, то оно, без всякого сомнения, скоро подвинулось бы оттуда далее на север и овладело бы племенами балтийских ляхов, стодорянами, бодричами, велетами, поморянами, как оно начинало уже проникать к восточным ляхам у Вислы. История всех этих земель приняла бы другой оборот, южный берег Балтийского моря остался бы славянской землей. Общение между чехами и балтийскими ляхами существовало. Сын и преемник первого чешского христианского князя Боривоя, Вратислав, женился (в последних годах IХ в.) на Драгомири, «родом из лютейшего народа Лютицкого, из земли, называвшейся Стодорскою». Она была матерью св. Вячеслава, знаменитого исповедника и мученика чешского, и Болеслава I, при котором Чешское государство достигло небывалого доселе могущества. Правда, Драгомирь не изменила характеру своего племени, сама была тверже камня, по выражению летописца, в языческом упорстве; она погубила своего родного сына Вячеслава за его ревность к христианству. Но при других условиях, общение между чехами и балтийскими ляхами могло бы продолжаться и принесло бы, рано или поздно, свои плоды; влияние чехов-христиан преодолело бы фанатизм поклонников Святовита; образ свирепой Драгомири, вероятно, сменился бы вскоре светлым образом другой женщины, подобной той Дубравке, которая из Чешской земли принесла христианство в Польшу.