Когда гаснут звезды

Но нет, Дженни в тот день ушла на работу. Ее коллеги видели, как она уехала автостопом обратно в деревню. А это значит, что он взял грузовик Джека и ждал ее, зная, что в противном случае она давно бы уехала. Он подъехал, когда она выставила большой палец. Она забралась внутрь, думая, что сможет потратить еще несколько минут, пытаясь объяснить, почему ей нужно уйти. И вот тогда он это сделал. Прямо. Он задушил ее, а затем отвез к реке. Все это было чем-то, что он должна была сделать. Ужасная, разрывающая душу вещь. Но какой-то части его это нравилось. Часть его впервые ожила.

— Не думаю, что ты монстр, Калеб, — говорю я. — Ты можешь доверять мне. Позволь мне помочь тебе найти выход из этого.

— Нет. — Это едва заметно по тому, как напрягаются его мышцы. Затем в нем обрывается какая-то струна. Он делает выпад с ножом в сторону дровяной печи, в мою сторону. Крикет вскакивает на ноги и бросается перед ним. Все это происходит быстрее, чем движется свет. Медленнее, чем пролетают дни или годы. Века.

Калеб теряет равновесие. Спотыкается о тело собаки, приближается ко мне, но Крикет теперь не сомневается, что я в опасности. Рычание в ее горле низкое и пугающее, когда я бегу к двери спальни, недооценив ее.

Мое плечо ударяется о косяк. Затяжной отскок, когда я продолжаю мчаться вперед, хаотичные звуки позади меня, лай Крикет, которого я никогда не слышала, а затем высокий визг, как будто ее пнули или что похуже.

Теперь по деревянному полу раздаются грохочущие шаги. Страх во мне подобен чему-то тектоническому, но выживание еще более свирепо и неоспоримо.

Я подхожу к кровати, засовываю руку под матрас, чувствую прохладное дуло, ребристую рукоятку, похожую на надпись шрифтом Брайля, которую нужно повернуть. Повернись сейчас же.

Но Калеб бросается на меня прежде, чем я успеваю поднять руку и нажать на курок. Его сила выбивает дыхание из моих легких. Мы вместе тяжело падаем на пол, его вес, как гора, давит мне на грудь.

Я извиваюсь под ним, пытаясь найти хоть какой-нибудь рычаг давления, но сила тяжести и сила на его стороне. Он легко прижимает меня бедром и локтем, его предплечье, как дубинка, прижимается к моей шее и гортани. Пистолет и моя правая рука, зажатые между нами, прижаты к моему бедру.

Темные пятна проплывают перед моим взором, пока я борюсь за воздух. Борюсь, чтобы оставаться в сознании.

Он поднимает нож, рассекает воздух над моей головой. Его лицо нависает надо мной, как какая-то искореженная и несчастная планета, пока я шарю по полу левой рукой, отчаянно пытаясь найти хоть какое-нибудь оружие. Здесь нет ничего, кроме твердой древесины, гладко истертой за десятилетия.

Я поднимаю руку над головой, не сводя глаз с ножа, и вот. Кончики моих пальцев задевают железный столбик кровати. Он твердый, или такой же твердый, как все, что я собираюсь найти. Я напрягаюсь еще немного, хватаюсь за стойку и подтягиваюсь вверх. Выворачиваясь из бедра и плеча так сильно, как только могу, сильнее, я подтягиваю под себя одну ногу. Затем мое левое колено поднялось. Кровь приливает к моим освобожденным конечностям.

Глаза Калеба выпучиваются от ярости, пока я сопротивляюсь, нож проходит в нескольких дюймах от моего лица, но, возможно, он не может заставить себя ударить меня. Одним последним ударом я отбрасываю его назад на перила кровати, его череп врезается в твердое железо. Он вскрикивает, рыча от боли и ярости, когда я, спотыкаясь, отступаю от него с силой, которой у меня на самом деле нет.

Речь идет не только о спасении моей собственной жизни, но и о Кэмерон, чтобы ей больше никогда не пришлось бояться Калеба, ни на мгновение. Я должна положить конец тому, что она перенесла от его рук, и Шеннан тоже, и все безымянные раненые другие, теперь замолчавшие, растягивающиеся и растягивающиеся концентрическими кольцами.

Я поворачиваюсь к нему лицом, когда он, пошатываясь, поднимается на ноги, борясь с собой. У него ужасное лицо. Озлобленное.

— Анна! — кричит он. Но я видела достаточно. Теперь я знаю достаточно.

Он никогда не остановится, никогда.

Моя правая рука наполовину онемела, когда я поднимаю ее перед собой. Я поднимаю дуло и стреляю ему в грудь, на этот раз без промедления. Без промаха. Отдача пронзает мою сжатую ладонь, три выстрела, но я слышу только первый. Остальные стучат-стучат в моем внутреннем ухе, не громче моего сердцебиения, которое, кажется, накатывает волной, вытряхивая меня из транса. Глаза Калеба открыты, но тусклы. Отключился. Из его груди струится кровь.

Я, пошатываясь, иду в другую комнату, в носу щиплет от пороха. Крикет неподвижно лежит в центре пола, у ее рта небольшая речка крови и жидкости. На одно мучительное мгновение я уверена, что он убил ее, и едва могу удержать свою руку, чтобы проверить пульс на ее шее, но он там. Она все еще жива.