— Пока трудно сказать. — Снова ощущение бестелесности, и все же я почему-то продолжаю говорить. — Просто иду по следу. Что ты нашел?
— Этот номер зарегистрирован на Центр искусств Мендосино.
Он прямо здесь, в нескольких кварталах отсюда. Конечно, так оно и есть.
— У тебя есть для меня имя?
— Без имени. В студиях художников есть телефоны, и это один из них. Наверное, жильцы часто меняются местами.
— Мы знаем, в какой студии?
— Номер четыре. Как ты думаешь, на что ты здесь напорешься?
— Возможно, на нового свидетеля. — Я без особых усилий вытягиваю ложь из воздуха. — Я дам знать, если что-нибудь выяснится. Тем временем, не мог бы ты передать Уиллу сообщение, чтобы он встретился со мной в Центре искусств, как только сможет?
— Передам.
— 61-
Несколько минут спустя я паркуюсь, оставляя Крикет на заднем сиденье, и подхожу к группе хозяйственных построек, которые стоят здесь с конца пятидесятых. В самой большой из пристроек есть двенадцать пронумерованных квартир, которые функционируют как жилые помещения, а также рабочие помещения для преподавателей и художников в резиденции, шесть наверху и шесть внизу, с изогнутой лестницей промышленного вида между ними.
В квартире по номером четыре пусто и тихо. В пыльном окне слева от входа кусок витражного стекла отбрасывает размытый цвет на бетонную дорожку, красные, синие и желтые сферы.
Я стучу и не получаю ответа, затем проверяю ручку, чтобы убедиться, что дверь заперта, и так оно и есть. Я пытаюсь заглянуть в окна, но они затянуты пылью, паутиной и мухами.
Галерея-студия, куда туристы приходят, чтобы купить расписанные вручную ветровые стекла и пепельницы из дутого стекла, еще не открыта. Вокруг никого, кроме садовника, стоящего на коленях и делящего растение хосты острой лопатой — пожилого мужчины, которого я не узнаю. Он одет в комбинезон и бейсболку, из-под которой торчат пучки его серебристых волос.
Я поворачиваюсь, указывая назад, за спину.
— Вы знаете, кому принадлежит эта студия? Номер четыре.
— Какое-то время пустовала, но в конце месяца из Портленда приедет новый стажер. — Он кладет свои испачканные землей перчатки на колени. — Кого ищете?
— Художника, который ушел.
Его очки затуманены, но взгляд острый. Его плечи расправлены.
— Срок его аренды истек, но все документы находятся в офисе. Почему? Что вам нужно знать?
Я могу сказать, что пробудила его подозрения. На самом деле я, наверное, выгляжу более чем подозрительно, мои волосы растрепаны, а одежда помята и небрежна. Я также запыхалась. Но как бы я ни понимала, что мне нужно притормозить и заверить его, что я не представляю угрозы, я не могу перестать думать о том, как пройти через эту дверь. Человек, который убил Шеннан, а затем похитил Кэмерон, может быть прямо внутри. Его отпечатки могут быть на телефоне, или его имя на квитанции, или на визитной карточке, или на произведении искусства.
— Кто ваш начальник? — спрашиваю я мужчину, а затем приседаю, чтобы встретиться с ним на одном уровне. — Мне нужно попасть в ту студию. У кого есть ключ?
— Я надзиратель. Стэн Уилкс. Что здесь вообще происходит?
Мне требуется несколько долгих минут, чтобы объясниться и убедить Стэна позволить мне заглянуть внутрь. Наконец он кивает, двигаясь медленно, как черепаха, и встает, отряхивая колени. Спустя вечность он лезет в свой набедренный карман и достает отмычку, маленькую и закругленную сверху, свисающую с куска красной веревки.
Мы подходим вместе, и он открывает дверь, его большая тень отбрасывается на притолоку и косяк.
— Идите прямо вперед, — говорит он.
Я вхожу внутрь как раз в тот момент, когда меня впервые осеняет, что даже в его возрасте Стэн может быть тем, кого я ищу. Он крупный мужчина, все еще способный причинить вред. Не дыша, я поворачиваюсь к нему.
Он отшатывается, пораженный. В его расширенных глазах я вижу, что его возраст становится очевидным. Это видно по коже его рук, лица. Он просто старик, и я напугала его.
* * *
После того, как Стэн уходит, я закрываю за собой дверь для уединения. Комната представляет собой холодный прямоугольник, примерно двадцать на двадцать пять футов. Бетонный пол испещрен трещинами и темными пятнами. Пятнами масляной краски. Вдоль одной стены деревянный верстак выглядит таким же изуродованным, потрепанным от долгого использования.
Выключатель верхнего светильника не работает, но наверху есть три световых люка из вспененного оргстекла. Они отбрасывают свет вниз в виде молочных конусов, в которых плавают пылинки, кажущиеся увеличенными. Зернистыми. Хотя в комнате пусто, повсюду чувствуется осадок. Почти лекарственный запах льняного масла и гуаши, исходящий от стен. Почерневший зев пустой печи. Мольберт, прислоненный к углу, одна из опорных ножек болтается, как будто это сломанная конечность.