Когда горела броня. Наша совесть чиста!

— Ладно… — Архипов убрал в стол папку и папиросы и, подойдя, к окну, распахнул его настежь. — Накурили мы тут с тобой… Значит, такое дело, как всегда — под твою ответственность. Комбату твоему ничего говорить не будем, потому что он дурак, а Ивану Егоровичу я сам скажу. Знаешь, — уполномоченный повернулся и посмотрел на лейтенанта, — может, меня за это наконец погонят к чертовой матери из Управления. Надоело, не мое это. Пусть кубик снимают, на фронт отправляют, я только рад буду. И дело-то вроде нужное, но не мое. В общем, свободен.

— Есть!

Волков вскочил, отдал честь и, по-уставному повернувшись, чеканя шаг пошел к двери. Взявшись за ручку, он вдруг захихикал.

— Ты чего? — удивился старший лейтенант.

— Да понимаешь, — ротного прорвало, и он с трудом мог говорить. — Я его… Спрашиваю — где, мол, так научились… А он мне… «В Гражданскую».

— Мда-а-а, с юмором дяденька, — Архипов покачал головой, хохотнул, потом вдруг лицо его сделалось серьезным. — А воевать они умели, мне отец рассказывал.

Сейчас Берестов, как всегда собранный, аккуратный, шел рядом со своим взводом. Волков не знал, как уполномоченный и комполка ухитрились провести ему звание, но треугольники на петлицах бывшего белогвардейца свидетельствовали, что он теперь является старшим сержантом РККА. Вообще, комроты-2 считал, что Андрей Васильевич без труда смог бы командовать и ротой, если не батальоном, но мнение это держал при себе. Во всяком случае, во взводе себя Берестов поставил с первой минуты так, что его приказы исполнялись беспрекословно. Кроме того, первый взвод отличался какой-то особенной выправкой, а форма и амуниция у всех всегда была в полном порядке. Поневоле Волков начал присматриваться к методам старшего сержанта, но ничего особенного не заметил. В конце концов, он вызвал того на откровенный разговор. Оба отошли на середину плаца, чтобы поговорить без помех, и лейтенант, помявшись, спросил взводного, как тому удалось добиться, чтобы его приказы выполнялись беспрекословно. Надо отдать должное, Берестов, в отличие от комроты, был абсолютно спокоен.

— Вы, товарищ лейтенант, без сомнения, знакомы с моей биографией?

— Да, — ответил Волков.

— Там не все. Я пошел на фронт вольноопределяющимся в пятнадцатом году. Мне было семнадцать лет, и уже через три месяца я был прапорщиком. К 1917-му я стал поручиком и получил Георгия 4-й степени и Владимира. Просто так их не давали, — он посмотрел себе под ноги. — Я как и вы, командовал ротой. Офицеров не хватало, а солдаты… Вы вряд ли поймете, но у меня половина солдат были неграмотны. Абсолютно, даже по слогам читать не умели. Я был городским юношей, из хорошей семьи. Мы были небогаты, но жили в достатке. Особую гордость отца составляло то, что он мог проследить наш род чуть ли не до времен Годунова… Я вас не утомил?

— Нет-нет, продолжайте.

Лейтенант никак не мог отделаться от ощущения, что это все происходит во сне. Перед ним стоял самый настоящий белогвардеец, дворянин, «белая кость», из тех, с кем воевал его отец. Берестов говорил о вещах настолько далеких, что Волкову казалось, что слушает какую-то сказку. Одно дело видеть белых офицеров в кино, и совсем другое — разговаривать с таким один на один. Впрочем, Берестов совершенно не походил на кинематографических белогвардейцев. Не было в нем ни лоска, ни больной какой-то развязности. Обычный человек средних лет, поседевший до срока, с волевым, но усталым лицом. Андрея Васильевича выдавали только руки — маленькие, аккуратные, с ровно подстриженными ногтями. Это были руки человека, родившегося в семье, в которой никто не занимался тяжелым монотонным физическим трудом.

— Мне приходилось учить их самому. Читать, писать, считать. Так, конечно, поступали далеко не все, но я не видел другого способа добиться хоть какой-то боеспособности. В современной войне неграмотный дикарь абсолютно бесполезен, — он посмотрел на темнеющее небо. — Тогда я и узнал, что, помимо моей России, существует другая, о которой я даже представления не имел. Они приходили ко мне и просили прочитать письма из дома. Вы не можете этого понять, ТОВАРИЩ лейтенант.

Лейтенант и в самом деле не мог. Конечно, многие его бойцы окончили три-четыре класса, но читать умели все. Это просто не укладывалось в голове — неграмотный взрослый мужик.

— Возможно, именно это и спасло меня в феврале, когда в частях стали убивать офицеров. Появились какие-то агитаторы, солдатские комитеты… Меня защитили мои солдаты, сказали: «Нашего барчука не трогать». Потом, когда фронт развалился, они даже посадили меня на поезд. Ну а дальше… На Дон, потом в Добровольческую армию. У нас люди росли быстро, тридцатилетние генералы были не редкость. В двадцать один год я командовал батальоном…

Он замолчал, а до Волкова вдруг дошло, против КОГО сражался этот батальон.