Когда горела броня. Наша совесть чиста!

— И положить там весь батальон, — скучным голосом подытожил комбат. — Эти поля — очевидно, танкоопасное направление, и будь уверен, они это прекрасно понимают. Вон, спроси у пацана, — он кивнул на переминающегося с ноги на ногу Петрова. — Как они с нашими коробками бороться умеют. Легкие вообще до немца не доедут.

— Если преодолеть рывком, — начал было комиссар.

— Если преодолеть рывком, пехота отстанет и заляжет. Ты был на финской, должен вроде бы знать.

— Можно атаковать под утро, или вообще ночью, без артподготовки, — комиссар, похоже, уже готов был сдаться. — Тогда на нашей стороне будет фактор внезапности.

— Где ты слов таких понабрался. Культурный вроде бы человек, — издевательски сказал майор. — Позволь обратить твое политработниковское внимание на тот факт, что наши бандуры, — он похлопал по крылу КВ, — слышно за километр, а то и за два. Особенно «тридцатьчетверки». К тому же ты забываешь один закон природы — ночью у нас обычно темно и, следовательно, ни гвоздя не видно. Даже если наши орлы не заплутают, в чем я лично очень сомневаюсь — в училище у нас даже маршей ночных было всего два, — то пехота, как пить дать, заляжет, чтобы мы их не подавили.

— Ну, хватит! — теперь уже вышел из себя Беляков. — Ты-то сам что предлагаешь? Переть через болото?

— Другой разговор, — ухмыльнулся комбат. — Петров, чего вы там пляшете, как перед уборной?

Идите сюда и слушайте внимательно…

* * *

Комдив Шелепину понравился сразу. Во-первых, в расположении дивизии царил порядок. Несмотря на то что триста двадцать восьмая заняла лес лишь накануне, массив был уже подготовлен к обороне, окопы отрыты, засеки сделаны и замаскированы. Но важнее всего была та спокойная уверенность, без которой любое соединение, будь оно укомплектовано хоть на сто двадцать процентов, обречено на поражение. Бойцы и командиры, попадавшиеся навстречу Шелепину и Белякову по дороге в штаб дивизии, судя по всему, были настроены на бой. Штаб располагался в добротном, в три наката блиндаже. Блиндаж был достаточно просторным, чтобы в нем без помех работало два десятка человек, но особенно поразило комбата электрическое освещение от мотора обычной полуторки. Командир дивизии был высоким, широкоплечим здоровяком лет тридцати пяти, носил ворошиловские усики щеточкой, и, когда снял фуражку, оказался абсолютно лысым. Войдя в штаб, майор уже собирался доложить о себе, как полковник бросил на стол фуражку и, раскинув руки, словно медведь пошел на комбата.

— А-а-а, кого я вижу! — Голос у комдива оказался густой и какой-то до странности знакомый — Юрка, ты что, не узнаешь?

Шелепин остановил уже поднесенную к танкошлему руку и, склонив голову, присмотрелся. Убрать усы, вернуть волосы, да и талию, пожалуй…

— Васька? Тихомиров, ты, что ли?

— Узнал!

Комдив стиснул танкиста в объятиях и крепко расцеловал. Затем, повернувшись к обалдевшим командирам и улыбаясь во весь рот, полковник пояснил:

— Товарищ мой, еще по «первой имени Кастуся Калиновского», он там танковой ротой командовал, а я мотоциклетной. А это… — он вопросительно посмотрел на Белякова.

— Это комиссар мой, Михаил Владимирович Беляков, — слегка задушенным голосом ответил Шелепин. — Пусти, медведь дурной, задушишь.

Полковник отпустил друга и шагнул к комиссару.

— Здравствуйте, товарищ Беляков, — он крепко пожал руку ошарашенному политруку и, повернувшись, представил свой штаб: — А это — ваш коллега, мой комиссар Васильев. И начальник штаба майор Алексеев.

Два командира коротко кивнули.

— А ты ничуть не изменился, — улыбнулся Шелепин, потирая плечо. — Ну, если не считать внешности.

— Что делать, «бароны стареют, бароны жиреют», — не без гордости процитировал Пруткова комдив. — Ладно, давайте к делу. Прошу к столу. Стульев не предлагаю, у самого пока нет. Сидя у меня только телефонисты работают. Значит, дела у нас такие, Юра…

Шелепин и Беляков подошли к сбитому из расколотых сосновых плах столу, на котором были разложены три карты-километровки.

— Дивизии поставлена задача: взять поселок городского типа Воробьево и, развивая успех, выйти на рубеж Валки — Ребятино. По данным разведки, нам противостоит немецкая двадцать первая пехотная дивизия. Немцы удерживают фронт примерно в двадцать километров, в Воробьево, насколько нам известно, расположены позиции усиленного пехотного полка.

— Чем усиленного? — спросил Шелепин.

— Разведывательный батальон, два артиллерийских дивизиона и две роты истребителей танков с легкими противотанковыми пушками.

— Черт, — выругался комбат. — Это плохо. У меня половина танков — легкие, их снаряд шьет насквозь. Откуда эти данные, товарищ полковник? Им можно верить?

Беляков отметил, что короткий момент фамильярности с похлопываниями по плечу и радостным узнаванием прошел, комбат снова стал сдержан и сосредоточен и обращался к командиру дивизии как полагается.

— Обижаешь, Юрий Давыдович, вот, смотри. — Тихомиров положил на стол еще одну карту.

— Ого! — Шелепин вытащил из сумки увеличительное стекло и склонился над столом. — Вот, сволочи, аккуратней нашей, пожалуй, будет.