Когда говорит кровь

– Это мы ещё посмотрим! – раздался из толпы чей-то голос и сразу несколько камней попали в живот и ноги старика. Ещё один выбил ему передние зубы. Следующий – разбил бровь. Старик рухнул на каменные ступени, закрывая окровавленное лицо руками, но все новые и новые предметы летели из бушующей толпы, попадая ему в спину и голову.

– Да что же это вы делаете, люди, вы же человека убиваете! – запричитала прилично одетая женщина с седеющими волосами, уложенными в высокую прическу.

– А нечего было на богов и на нас хулу наводить,– ответил ей маленький мужчина в мясницком фартуке.– Тьфу, тоже мне праведник. Богохульник он и все тут. Хвала, что хоть не у храма Златосердцего своё выступление устроил. А то ежели бы он его обидел…

Мужичок испуганно схватился за висевшие на его шее обереги и поплевал себе под ноги. Тело старика билось от попадающих в него камней, горшков, костей и всякого мусора, а каменные ступени и резные колонны храма заливала его кровь. Неожиданно позади толпы раздался свист и громкая ругань. Сквозь зевак, бесцеремонно толкаясь и работая деревянными дубинками, двигались семеро стражников, одетых в оранжевые рубахи, кожаные нагрудники и медные шлемы.

Увидев их, несколько заводил тут же скрылись в притихшей толпе, переставшей бросать камни в скрючившегося и завывающего старика. Старший из стражников, шлем которого украшал оранжевый конский волос, оглядел сурово толпу, а потом, ткнув проповедника дубинкой, строго произнес.

– Что за непорядок у вас тут? Чем провинился этот старик?

– Хулу на богов возводил, господин,– выкрикнула из толпы какая-то женщина.– И нас, добрых кадифцев, поносил всякими словами. Однобожник он!

– Правда, правда! – загудела толпа.– Богов клял! Все слышали! Нас оскорблял! Было!

– Понятно. Что конкретно-то говорил?

– Много чего, господин страж. Ой много чего и одно другого гаже. Что богов нет и молимся мы истуканам,– начала перечислять женщина.– Нас нечестивцами звал и говорил, мол от нас все зло, так как мы тут все лжецы, воры и распутники. А какая я распутница? Я честная тайларская женщина и только своего мужа знала. Детишек вот четверых рощу, а он меня в блудницы записывает и проклятиями грозит. Ну разве можно так и о честных людях? А?

– Нельзя! Нельзя! – загудела толпа.

– Но гаже всего, что он о богах так отзывался, господин страж,– не унималась она.– И где только, вы посмотрите: у храма самого Радока!

Стражник грозно посмотрел на корчившегося старика, а потом ударил его окованной палкой по ребрам, от чего тот завыл, словно больная собака.

– Ясно,– проговорил он.– Так, парни, у нас тут явно оскорбление богов и граждан, а так же крамола на государство. Берем его парни.

– А в толпе его слова кое-кто поддерживал, господин страж,– неожиданно заорал волосатые руки. – Я сам слышал. Парень, щупленький такой был. И это, девка ещё. Да ещё…

– Как точно выглядели?

– Да я что, помню что ли? Людей то вона сколько!

– Раз не помнишь, то и рот не разевай,– строго ответил ему страж.– Что я теперь каждую девку, что ли схватить должен? Нет? Ну вот и ладно. Так, кто в свидетели пойдет?

– Я пойду,– отозвалась родившая четырёх детей женщина, выступая вперед из глубины толпы.

– И, это, я тоже,– сказал волосатые руки.

После них в толпе нашлось ещё несколько свидетелей.

– А вы, господин, не желаете ли засвидетельствовать хулу на богов и государство? Слово воина, оно бы весомым было. Для судейских сановников.

Айдек не сразу понял, что командир стражей обращается именно к нему. А когда сообразил, замотал головой.

– Не могу я. Срочная служба.

– А, понятно. Жалко, конечно, но понятно. Дела военные. Не чета нашим, поди. Ну, не смею вас тогда отвлекать господин. Парни, берите этого под руки, только аккуратнее, чтобы по дороге его Моруф… ну или как там у этих однобожников верится. Короче, чтобы не подох он.

Стражи подняли едва живого старика и понесли сквозь редеющую толпу, которая постепенно начала разбредаться по своим делам. Айдек так и остался стоять возле храма бога судьбы, пока площадь возвращалась к своей обычной жизни, вновь заговорив сотнями голосов и звуков. Но фалаг почти их не слышал. Он был зол и злился все сильнее. Зол на старика, который погубил себя это дурной проповедью, но ещё больше – на самого себя.

Глупый, несчастный старик. Кого он хотел тут просветить? Кому хотел открыть глаза на истину? Этой толпе? Так ей нужны лишь хлеб и развлечения. И одно из них, причем самое излюбленное, кровавое, он сегодня им и устроил. А ведь для них, для алавелинов, сейчас были не самые дурные времена. Праведных уже давно не преследовали, не устраивали облав и публичных расправ, как это происходило ещё каких-нибудь лет тридцать назад. Сегодня, если не кричать о своей вере и хранить ее в сердце, оставляя между собой и богом, как делал это сам Айдек, можно было жить спокойно и даже многого достичь. Но нет же, постоянно находились те, что шел проповедовать к толпе, примеряя роль мученика.

И все же, совершенное им было поступком. Деянием веры. А что сделал Айдек?

Промолчал. Как и всегда.