Когда говорит кровь

Эту забаву любили, наверное, все жители государства. В нее играли и в халупах блисов, и в походных лагерях, и в мастерских с лавками, и даже в имениях и дворцах. Хотя игра была довольно простой, она легко увлекала на многие часы, и интерес к ней не терялся с годами. Начиналась она с того, что игроки выставляли маленькие фигурки разноцветных колесниц на большую доску, где был нарисован овал ипподрома, расчерченный на много маленьких полей. Половина из них была пуста, а вторую заполняли разные значки. Играли в нее обычно от двух до шести человек, каждый из которых по очереди бросал кости и двигал свою колесницу на выпавшее число ходов. И так, пока одна из них не совершала полного круга.

Но завершить его было не таким уж и простым делом: если ты становился на пустое поле, то не происходило ничего, но вот значки могли как упростить, так и сильно затруднить твое продвижение. Выпадет яма – пропускаешь следующий ход. Сломанное колесо – три хода. Усталая лошадь – делаешь лишь половину ходов. Знак свиста – возвращаешься на пару ходов назад. И напротив – целое колесо давало дополнительные ходы вперед. Ветер – удваивал полученные ходы. Свежая лошадь – позволяла бросать дважды. Ну а если тебе выпадал значок черепа, коих на доске было всего два, то игра для тебя заканчивалась.

Получив от парней синюю фигурку, Мицан вступил в игру, вот только сегодня его удача явно вся иссякла на светоче: почти каждый бросок костей показывал ему то яму, то сломанное колесо, то пугавший лошадь свист или порванные вожжи. А если неприятные знаки и не попадались, так кости отказывались выдавать хоть что-то выше пятерки. Проиграв три партии подряд, он под дружный хохот Шатуна и Рего вернулся к своему окошку, проклиная и их, и кости, и саму эту игру, и того, кто её придумал. Утешало его лишь то, что играли они не на деньги. Ну и кувшин с легким вином, который юноша захватил со стола.

Устроившись поудобнее на широком подоконнике и обхватив колени, он уставился в открытое окошко. Во дворе перед таверной несколько пьяных, обнявшись за плечи и прижавшись лбами, пели, если это, конечно, можно было назвать пением, а рядом с ними несколько мужчин в красных военных туниках били ногами какого-то русоволосого паренька, одетого в зеленую рубаху.

Налив чашу вина, и поставив кувшин на пол, он начал пить мелкими глоточками, чувствуя, как по телу вместе с теплом расползается усталость. Этой ночью он опять спал мало – слишком уж увлекся игрой в кости, а уже на заре дела с этой купчей погнали его по улицам города

Как такового жилья у него теперь не было. В дом матери он не желал даже заходить, ну а чердак над складом остался в той, прошлой жизни, которая закончилась с произнесением клятвы. Весь этот месяц он все больше ночевал прямо тут, в «Латрийском винолее». Благо Двиэна, похоже положившая на него свой косящий глаз, позволила занять теплый угол и временами угощала вином и миской каши. Ну а когда с таверной не получалось, он шел спать в Общий дом – старый особнячок через две улицы, который клятвенники Фелайты держали в качестве своеобразной бесплатной гостиницы для своих людей.

Конечно, он мог снять какой-нибудь угол и обустроить там хотя бы место ночлега, но Мицану всё никак не удавалось привыкнуть к неожиданно появившимся у него пусть и небольшим, но деньгам. И они, словно тоже чувствуя неловкость, ни как не желали задерживаться в его карманах. Свою первую выручку он проиграл в составные кости, вторую потратил на вино и целый поднос зажаренной говядины, а третью опять спустил за игрой в колесницы. Да и за много лет полубездомной жизни он привык спать где придется. А потому тюфяк возле очага его и так вполне устраивал.

Заглянувшее в окно солнышко пригревало, а звуки улицы и голоса в трапезной зале убаюкивали юношу и он сам и не заметил, как провалился в дрему. Его мысли стали вязким болотом, в котором реальность переплеталась со сновидениями. Он все ещё сидел на подоконнике таверны, но за окном вместо тесной улочки открывалась залитая лунным светом огромная площадь, тянувшаяся до самого горизонта. Совсем рядом с ним стояла укутанная в покрывало Ярна. Она закрывала лицо руками и казалась жутко высокой, но он знал, что это она. Знал, и пытался ей что-то сказать, что-то объяснить, но девушка лишь всхлипывала и трясла головой, не желая его слушать. Мицан разозлился. Да как она смеет его не замечать? Как смеет не слушать его признания? Он потянулся к ней, чтобы отдернуть ее руки от лица, но вместо этого почувствовал, как падает вниз. Неожиданно Ярна оказалась птицей. Он схватила его острыми когтями за плечи, и, подняв над землей, бросила в глубокую черную бездну, возникшую на месте площади…