Когда гремели пушки

В небольшую лесную деревушку, где разместился штаб нашей дивизии, первым из управления армии прибыл начальник разведотдела. Он передал мне благодарность командарма за успешные боевые действия и категорическое приказание: прочно удерживать занятый рубеж.

Не успел я распрощаться с начальником армейской разведки, как в избу ко мне вошел член Военного совета 13-й армии бригадный комиссар М. А. Козлов. Он тоже начале благодарностей, а потом, присмотревшись ко мне повнимательнее, настойчиво порекомендовал передать командование дивизией начальнику штаба и немедленно направляться в армию. Марк Александрович уверял, что там мне будет удобнее, и чувствовалось, что он искренне желает сделать для меня как можно лучше.

Всесторонне оценив обстановку, а самое главное, осознав, что в моем состоянии нельзя по-настоящему руководить дивизией, я принял предложение тов. Козлова. Для сопровождения меня в штаб армии была выделена небольшая группа человек восемь красноармейцев и во главе их — замечательный командир майор В.Г. Серяков.

Часам к 16 дня мы без каких бы то ни было приключений прибыли в указанный нам район. Штаб армии размещался рассредоточенно по отделам на довольно большой площади, включавшей несколько полян и рощиц. Здесь все было, как говорят, «на живую нитку» и напоминало даже не бивуак, а кратковременный привал.

Первым ко мне подошел генерал Городнянский. Тепло поздоровался и, выразил самое искреннее соболезнование по поводу моего тяжелого состояния.

Затем стали появляться старые боевые друзья.

Я по-прежнему лежал в повозке. Повернуться мне было трудно. Страшно болели забинтованные ноги. На одну из них была наложена шина.

Навестил меня здесь и тов. Козлов. От него я узнал, что обстановка резко ухудшилась. Противник появился на флангах и перед фронтом армии, образуя опять кольцо окружения. Предстояли новые напряженные бои. Главная роль в них и на этот раз отводилась 132-й стрелковой дивизии.

Под конец нашей беседы член Военного совета сказал:

— Тащить вас с первым эшелоном управления считаем нецелесообразным. Там больше риска, а с таким ранением, как ваше, рисковать не следует. Оставайтесь на попечении у заместителя командующего по тылу генерала Халюзина. Он возглавляет наш второй эшелон, и ему в отношении вас уже даны указания…

Вот тут-то я и пожалел, что оставил родную дивизию. Все, что происходило в тот час вокруг меня, отнюдь не прибавляло бодрости. Люди суетились. Поспешно сливали из автомашин горючее, заправляли им те, что были нужнее, а остальные поджигали. Тут же жгли и бумаги, и какое-то имущество. Словом, было что-то близкое к панике.

Предчувствия меня не обманули. Я, в моем беспомощном состоянии, вскоре был предоставлен самому себе… Неприятно об этом сейчас вспоминать, но приходится; Среди чутких и заботливых начальников нашлись, к сожалению, и бездушные формалисты, для которых бумаги оказались дороже людей. К числу таких я должен отнести в первую очередь генерала Г. А. Халюзина.

Вечером он подошел к моей повозке и заговорил каким-то неприятным скрипучим голосом:

— Видите ли, товарищ Бирюзов, вы тяжело ранены, передвигаться можете только в повозке, а мы вынуждены следовать вне дорог и к пяти часам утра должны быть у места намеченного прорыва. Кроме того, со мной архивы, секретные документы армии. Мне поручено доставить их в целости и сохранности… В общем, сами понимаете, не могу я из-за вас рисковать всем остальным…

Горькая обида закипела во мне. Скрипнув зубами, я прервал Халюзина:

— Уходите. Выполняйте свою задачу. Обойдусь и без вас.

Мне трудно было различить во тьме выражение его лица, но он, кажется, даже улыбнулся, обрадованный тем, что с его плеч свалилась такая обуза. Не сказав больше ни слова, не выразив даже притворного сожаления, Халюзин повернулся и быстро зашагал прочь.

Решение напрашивалось только одно: с помощью горстки боевых товарищей возвратиться к месту прорыва, осуществленного нашей дивизией, где, по-видимому, была еще возможность проскочить через жидкие заслоны врага.

По дорогам рядом с нами, сзади и впереди двигался нескончаемый людской поток. Тут были представители различных частей и тыловых учреждений. Ночь стояла темная, дождливая и холодная. Всюду — непролазная грязь. Пара лошадей с трудом тащила павозку, в которой я лежал.

К рассвету 18 октября мы достигли шоссе Рыльск — Дмитриев Льговский. Главные силы 13-й армии уже миновали его. Справа и слева слышались отзвуки далекого боя. Местность впереди была занята небольшими отрядами врага.

Кто-то из нашей группы предложил укрыться в лесу, переждать до следующей ночи. Я с этим согласиться не мог. Пока шел бой на широком фронте и гитлеровцы не успели еще плотно занять прорванный рубеж, нам легче было пробиться к своим, а ночью мы могли оказаться в одиночестве.

У обочины шоссе, в кустарниках, собралось немало бойцов, отставших от своих частей и стремившихся выйти из окружения. Вместе они представляли серьезную силу. Требовалось только организовать и возглавить их.