Когда гремели пушки

Наступление наше началось 26 сентября утром 45-минутной артиллерийской подготовкой. Однако ни артиллерия, ни бомбовые удары авиации не смогли подавить всех огневых средств противника. Как только поднялась в атаку пехота, по ней хлестнули тугие струи пулеметных трасс из дотов и дзотов, заговорила вражеская дальнобойная артиллерия. Стрелки и автоматчики залегли. Лишь на некоторых участках ценой больших усилий атакующим подразделениям удалось продвинуться на 2–4 км.

А противник все больше активизировался. Он ввел в действие свежую 9-ю пехотную дивизию и штурмовые орудия. Его оборона на этом направлении оказалась прочнее, чем предполагалось.

Со своей стороны мы также приняли соответствующие меры: усилили артиллерийскую поддержку наступающих войск, бросили в бой танковый и механизированный корпуса. Танкам удалось несколько потеснить противника, но добиться решающего перелома они не сумели. Не сыграло существенной роли и появление на направлении главного удара 5-го гвардейского Донского кавалерийского корпуса. Бои приняли затяжной характер.

И тут стали поступать сведения о том, что противник начал снимать свои войска с фронта южнее Мелитополя и перебрасывать их к северу — на направление нашего главного удара. Это означало, во-первых, что он исчерпал все резервы и идет на крайнюю меру, чтобы воспрепятствовать прорыву. А во-вторых, отсюда следовало, что враг никак не ожидает нашего удара по его южному крылу.

От нас требовалось спокойно разобраться в новой обстановке, правильно оценить ее и внести изменения в ранее принятые решения. Однако командующий войсками фронта по-прежнему не терял надежды сломить сопротивление противника в том оперативном построении войск, какое было определено перед началом операции. Главную причину наших неудач он видел в недостаточно энергичных действиях 5-й ударной и 44-й армий (хотя и 2-я гвардейская армия в то время особыми успехами не выделялась). Исходя из такой оценки положения, Федор Иванович посчитал необходимым лично выехать в 5-ю ударную армию, которая наносила главный удар и где действовали танковый и кавалерийский корпуса. Туда же направился и член Военного совета фронта. А мне было поручено «заняться» 44-й армией. При этом Толбухин очень нелестно отозвался о Хоменко:

— Кипятится, а толку нет… Научите его, как следует проводить наступательную операцию армии и управлять войсками.

Я заметил несколько раздраженный тон Федора Ивановича, а позже узнал, что перед тем он сам вел разговор с командующим 44-й армией и, вопреки своему обыкновению, был очень резок.

Вместе со мной в 44-ю армию выехала группа офицеров из штаба, политуправления и различных специальных служб фронта. Машину бросало из стороны в сторону, грязь буквально засасывала ее. Погода стояла отвратительная. Ни наша, ни немецкая авиация не действовали. Это позволяло скрытно произвести некоторую перегруппировку кавалерии. Дорога, по которой мы ехали, сплошь была забита конниками. И они всякий раз выручали нас: как только наша автомашина начинала буксовать, казаки моментально выкатывали «виллис» из любой колдобины.

В одном месте, едва мы выбрались таким образом на твердую почву, к нам обратился лихой лейтенант:

— Прошу извинения, товарищ генерал… Разрешите узнать, правда ли, что Маршал Советского Союза товарищ Буденный приехал к нам?

Я подтвердил, что это соответствует действительности, и добавил еще, что Семен Михайлович находится сейчас в 5-м гвардейском Донском кавалерийском корпусе. Лицо лейтенанта озарилось счастливой улыбкой. Он моментально вскочил в седло, круто повернул коня и галопом понесся к своему подразделению…

Хоменко мы застали в очень удрученном состоянии. Куда девалась его обычная удаль и даже некоторая заносчивость. Этот командующий армией отличался одной резко бросавшейся в глаза особенностью: когда у него все шло хорошо, он держался необыкновенно бодро и способен был, как говорится, горы свернуть, но стоило, потерпеть неудачу, и Хоменко сразу расстраивался, терялся. Кроме того, я еще раньше замечал, что он недостаточно подготовлен в оперативных вопросах. Последнее объяснялось, видимо, тем, что служба у него протекала главным образом в пограничных войсках.

— Не унывай. Бывали и у Суворова неудачи, — пошутил я.

Хоменко улыбнулся:

— Это верно. Но что-то уж очень не доволен мной командующий войсками фронта.

— Ничего, наш командующий не злопамятен. Он уже, наверное, забыл о вчерашней вашей размолвке.

Хоменко оценил мой доброжелательный тон и, кажется, с полным уважением отнесся к моим намерениям по-товарищески помочь ему. Не теряя времени, мы занялись выявлением всех плюсов и минусов в действиях армии, наметили конкретные меры для устранения недочетов.