Когда я без тебя… (сборник)

…Я считаю, что должна рассказать, даже если может убить. Так должно быть, человек должен рассказывать другому человеку, как он жил, если он любит этого человека. Я про тебя говорю, а не про Осипа. Ты мог рассказывать, а мог и не рассказывать мне о своих подружках, а я должна была рассказать все. Это единственный способ сделать так, чтобы человек ушел прежде, чем успеет полюбить другого человека, единственный способ сделать так, чтобы он вышел за дверь и оставил нас двоих в покое.

Хулио Кортасар. «Игра в классики»

…мы с Рюйей посмотрим друг на друга– я не видел тебя с утра, мы не разговаривали со вчерашнего вечера, я спрошу: «Как ты?» – «Ничего, нормально!» – как всегда ответишь ты, и я сосредоточенно буду думать, не кроется ли что-нибудь этакое в твоих словах…

Орхан Памук. «Черная книга»

1

… С возрастом острее ощущается дефицит смелости. С каждым днем труднее смеяться над собственными ошибками – теперь в них больше непростительности. С каждым месяцем болезненнее привыкать, примеряться – теперь хочется, чтобы подстраивались под тебя. С каждым годом грустнее провожать караван настоящего в былое – теперь даже в неизбежном расставании видишь конец света. С возрастом не происходит ничего несусветного. Взросление состоит из капризов, упрямства, эгоизма детства. Ингредиенты те же, усложняется лишь форма проявления…

Мирумир, как и все взрослые, тоскует по бесшабашной юности. Короткая, по сути, пора, когда с легкостью добиваешься невозможного и не менее легко отказываешься если не от всего, то от многого точно.

«В юности не вникали в философию „что будет дальше?“ В тогдашнем нашем счастье иллюзии превалировали над фактами. Могли посреди ночи, не предупредив родителей, сорваться из дому, чтобы поцеловать в губы того, кто на тот момент казался самой большой любовью жизни. Ничего не боялись. Мы сомневались в бдительности милиции, зато верили в то, что нас оберегают ночные огни Кутузовского проспекта. Это была не покорность порывам, Светусвет. Умели слышать себя… Безусловно, без ошибок, разочарований, предательств не обходилось. Но в юности на правду жизни смотришь сквозь пальцы. Были убеждены в том, что достаточно принять ванну, перекрасить ногти в цвет hot summer, выкурить сигарету на глазах рассвета, и всё изменится. Не щенячий оптимизм, а, скорее, понимание того, что у каждого человека есть право не быть непогрешимым…»

Наливает себе апельсиновый чай в большую голубую кружку. Делится своими мыслями об утраченном времени, зябко подперев колени подбородком. «Все-таки хорошее было время. Мы, добровольные узники той Москвы, не воспринимали откровенность друг друга как забавную причуду. Нам было не важно, где и в какой обстановке изливать душу. В поднебесном пентхаусе на Шаболовке или в хрущевке в Люблино. Вдохновляла на завтра вера в то, что двоим намного легче простить упущенное… Юность – это свободный полет против ветра. В юности актуальнее не взлететь, а долететь. Мы долетали…»