Когда я без тебя…

«Я не хочу переводить стрелки часов назад. Догнать поток уходящего времени невозможно. Бесполезно искать себя там, где время опережает воспоминания. Но все равно иногда хочется снова стать той. Шустрой девочкой, которая тогда еще не платила тройную цену за желание не быть одной. Я была отчаянно смелой, не боялась перемен, умела оправдывать поражения настоящего победами будущего. Сейчас я не хуже, не лучше. Другая. Теперь в слове „никогда“ слышу больше категоричности. Теперь загадываю желание на двоих, согреваю сердце в твоих ладонях, добровольно слепну в пространстве нашей любви. Я будто расслоилась на два времени. С тобой и до тебя. С тобой я шуршащий змей на веревке в руках обретенного счастья. И, чтобы сохранить эту неразрывную легкость, мне не хватает той смелости, оставшейся на задворках юности…»

Мечтает на считаные минуты вернуться в то время, когда в толпе мерещились знакомые лица, а размазанная тушь была протестом против всеобщей циничности. «Восполнить там недостатки настоящего и снова вернуться сюда. К тебе. Мне кажется, в юности я забыла что-то важное. Этот туманный клубок утрат снится мне, просит забрать с собой. И я часто плачу. Слезами невосполнимой потери. Хотя знаю, в чем их истинная причина. Просто скучаю по юности. У меня, как и у многих, эта тоска на время просыпается и со временем проходит. И в этот раз пройдет…»

2

…На первых порах двадцатилетия со страхом ждала лета. В тот промежуток времени ее душа жила осенью — плаксивой, багряной, дурманящей. Других времен года не хотелось. Душа Мирумир омывалась потоками страданий, которые на тот момент казались сами собой разумеющимися. Когда переживаешь первую безнадежную любовь, хочется осени, хотя разум настаивает, что исцеление возможно только в лете.

«…Пряталась от солнца. Я словно была покрыта ожогами, а лимонные лучи с неба причиняли острую боль, раздражая воспаленную кожу. Тогдашняя грусть не была отчаянием. Скорее, издержки возраста. Мы, поколение тех девочек, стремились любить, но большинство наших стремлений сталкивались с безответностью. Из-за этого вдали от мужских глаз страдали, напивались, проливали слезы, хотя знали, что все лучшее — впереди. Наши самоистязания были негласной привилегией поколения, проявлением женского единства. Girlpower, слышал о таком?..

Вместе переживали драмы каждой из нас. В прокуренных комнатушках под песни „Браво“, с мешками под глазами от переизбытка слез, выпивки, феминизма и с изысканной философией собственного сочинения на устах. На следующий день после подобных посиделок мы разбегались в разных направлениях Москвы с гордостью какого-то выполненного долга… Так что тогда лето как-то не было в почете. У страданий должен быть фон дождя за окном. Ну, хотя бы по голливудским меркам…»

Москву того времени называет настоящей. «Наша правда была в порывах сердца, в дыме выкуренных сигарет, но никак не в гламурных узеньких книжицах, как сейчас. Тогда нас не волновали судьбы дамочек, живущих за платиновыми заборами. Верили в свою проваренную философию жизни. Да, может быть, всё это не выглядело красиво и маняще. Зато естественность сохранялась даже в вычурности. Плакали настоящими солеными слезами. Рыдали с уверенностью в том, что у завтра будет жизнеутверждающее начало. Битва за счастье проходила без потери собственного „я“. Мы крепчали, но не изменяли себе…»