Когда я был настоящим

   - Вы слышали о том, что опять стреляли?

   - Да, - ответил он. – Странно, а?

   - Я хотел бы, чтобы вы заново осуществили действия, которые предприняли на той неделе, и организовали реконструкцию и этого события.

   - Я так и думал, что вы, возможно, захотите. Займусь.

   Я вышел в магазинчик на углу, купить еще газет. День подходил к концу. На прилавке были сложены экземпляры вечерней газеты с заголовком «Брикстон: война за территорию обостряется, застрелен третий человек».

   Я не мог понять, в чем дело. Насколько мне было известно, застрелили пока только двоих: моего парня на красном велосипеде, а потом этого другого мужчину в машине. Возможно, в машине было двое людей, и застрелили обоих. Но тогда почему «третий человек»? Разве не правильнее было бы сказать «второй и третий человек»? Кроме того, газета была сегодняшняя. Испытывая легкое головокружение, я ее купил.

   Вскоре все выяснилось: оказывается, произошел еще один случай стрельбы, совсем рядом с Брикстон-хилл. На этот раз убийцы воспользовались мотоциклом. Пострадавший возвращался к себе в квартиру, они подъехали к нему и застрелили, не снимая шлемов и не слезая с мотоцикла, а потом снова умчались. Это мне понравилось: мотоцикл, его петляющие маневры, то, как он проскакивает мимо машин и столбов, прямо на тротуар, где этот человек, должно быть, копошится с ключами перед своим домом. Потом – то, как он, наверное, увидел собственное лицо, отразившееся, словно в объективе «рыбий глаз», в козырьках его убийц, совсем как в павильоне кривых зеркал. Это нападение было местью за месть, еще одним ответным ходом. «Война за территорию». Мне представились материалы для благоустройства и озеленения - такие нагроможденные друг на друга квадраты дерна, затем - квадраты шахматной доски, затем – сетка фоторобота. Я вернулся в квартиру и снова позвонил Назу.

   - Вы знали, что произошло еще одно?

   - Да, - сказал Наз. – Мы только что об этом говорили. Вы попросили меня организовать его реконструкцию.

   - Нет. Это я знаю – но произошло еще одно, другое.

   На том конце стояла тишина.

   - Алло! – сказал я.

   - Да. Так что, мы...

   - Обязательно! Мы и его реконструируем. И еще, Наз...

   - Да?

   - Вы не могли бы сказать Роджеру...

   - Конечно. Я об этом уже думал. Вторая будет доставлена мне сегодня вечером. Велю ему сделать и модель третьего.

    Спустя час я перевел свой дом в режим включено. Перед тем, как начать, я устроил в парадном собрание. Там были все реконструкторы – плюс Фрэнк с Энни и их люди, и помощники этих людей со своими рациями и планшетками. Я обратился к ним со второй ступеньки.

   - Я хочу все замедлить, - сказал я им. – Чтобы все происходило медленнее - намного медленнее, намного. Как можно медленнее. По сути, вы вообще должны почти не двигаться. Это не означает, что вы должны прекратить делать свои дела, выполнять свои действия. Я хочу, чтобы вы их выполняли, но выполняли так медленно, чтобы каждое мгновение... чтобы каждое мгновение... как будто оно способно растянуться – понимаете? – и быть... если бы каждое мгновение было... ну, дальше неважно; вам это знать необязательно. Но главное – вы должны выполнять свои действия очень медленно, но при этом все-таки их выполнять. Ясно?

   Люди переглянулись друг с другом, потом снова повернулись ко на мне, неопределенно кивая.

   - Вот вы, например, - продолжал я, показывая на моего пианиста, - вам надо каждую ноту, каждый аккорд держать как можно дольше. У вас ведь есть для этого педаль, так?

   Лысая макушка моего пианиста побелела, он перевел глаза с пола на мои ноги.

   - Педаль? – мрачно повторил он.

   - Да, педаль. У вас их две: та, что приглушает звук, и та, что его растягивает. Так ведь?

   Он задумался, потом грустно кивнул, и голова его побелела еще сильнее.

   - Вот и хорошо. Начинайте как обычно – нет, в два раза медленнее, - а когда замедлитесь, когда дойдете до самой замедленной части, просто держите аккорд как можно дольше. Если потребуется, можете снова ударить по клавишам. Понятно?

    Мой пианист опустил глаза на пол и снова кивнул. Потом зашаркал обратно к лестнице.

   - Подождите! – окликнул его я.

   Он остановился, по-прежнему не отрывая глаз от пола. Я еще несколько секунд смотрел на его лысую макушку, потом сказал:

   - Ладно, можете идти.

   Затем я повернулся к консьержке.

   - Ну, вы и так в статичном состоянии. Я хочу сказать, вы просто стоите тут, в парадном, и ничего не делаете. И это хорошо. Но теперь я хочу, чтобы вы ничего не делали еще медленнее.

   Вид у нее, у моей консьержки, был сбитый с толку. Она была без маски, держала ее в руке, но лицо ее было каким-то маскообразным – вроде этих театральных масок, существовавших в древние времена: нервное, изможденное, полное какого-то первобытного ужаса.