Когда я был произведением искусства

— Но этот кретин запорет мне всю работу со своими душевными волнениями. Смотрите, как его уже изуродовало злоупотребление алкоголем. Он же разрушает мое творение. Несмотря на все, что я сделал для него, он постоянно надоедает мне своими невыносимыми перепадами в настроении: то он погружен в полную печаль, то он как самец набрасывается на своих подружек.

— Печаль — другое свидетельство человечности.

— Скоро приближается выставка в Токио. Он мне нужен в отличной форме.

— Я могу облачить его в химическую смирительную рубашку.

— Что это еще такое?

— Умелая смесь успокоительных и тонизирующих препаратов. С правильной дозировкой вы превращаете человека в счастливого идиота.

— Отлично. Почему вы раньше этого не предлагали?

— Потому что действие этого препарата имеет непродолжительный эффект… Мозг довольно быстро привыкает к нему, и, в конце концов, вы получаете обратный эффект: несчастный вновь впадает в депрессию.

— Во всяком случае, это позволит нам выиграть время.

— Мы полностью излечим его лишь после того, как отнимем у него душу.

— Душу? Вы говорите как священник, Фише! Что, по-вашему, душа существует?

— Увы. Это — рана, которая всегда кровоточит и никогда не заживает. От нее можно избавиться, только Избавив человека от жизни.

16

Слышал ли я это наяву? Действительно ли такая беседа состоялась или она явилась мне в навязанном уколом кошмаре?

Я проснулся с тяжелой головой, в которой летали обрывки фраз, терзавших мой ум и обострявших и без того гнетущую меня тоску. Я решил, что спора между Фише и Зевсом-Питером-Ламой не было, что он возник в моем воспаленном, богатом на воображение мозгу. Разве возможно, вообще, чтобы сознание пробило себе дорогу среди густого тумана мощного снотворного? Разве мог я физически слышать то, что происходило у моего изголовья? Нет. Я становился врагом, причем самым злейшим, самому себе. Если я хотел продолжать жить в качестве Адама бис, мне нужно было не только избавиться от мании преследования, но и вылечиться от своих страхов.

Поэтому, когда Зевс-Питер-Лама появился на пороге моей спальни, я встретил его с приветливой улыбкой.

— Добрый день, мой Благодетель.

— Добрый день, Адам, как ты себя чувствуешь?

— Я в отличной форме.

— Прекрасно. Это сейчас нам просто необходимо. Я хочу, чтобы ты был абсолютно здоров к выставке в Токио.

— Токио?

— Я тебе потом подробнее расскажу.

Название японского города бешено завертелось в моей голове: не его ли я слышал в своем кошмарном сне?

Зевс-Питер-Лама раскрыл мою ладонь и вложил в нее несколько желатиновых капсул.

— Держи. Для того, чтобы твое здоровье было на высоте, советую тебе принимать эти витамины.

— Витамины?

— Почему ты повторяешь за мной каждое слово? Ты в эхо играешь? Проглоти и запей стаканом воды.

Я стоял не шелохнувшись. Так значит, я на самом деле слышал прошлой ночью…

— Чего ты ждешь?

Привыкший к тому, что его приказы исполняются быстро и беспрекословно, Зевс-Питер-Лама в нетерпении топнул ногой.

Чтобы отвязаться от него, я сделал вид, что проглотил лекарство. Ему явно хотелось дождаться, когда наркотик начнет действовать, но затем, видя, что реакция сразу не наступает, он покинул меня, пробурчав на прощание, что скоро зайдет.

Что мне было делать? Первой мыслью — бежать. Однако мы жили на острове, и поскольку теперь, благодаря стараниям Зевса-Питера-Ламы, меня знала каждая собака, я, конечно, буду схвачен и возвращен хозяину, не успев уйти далеко от дома. Разумнее было бы выждать время и все хорошенько обдумать, а пока продолжать демонстрировать свое хорошее настроение, притворяясь, что «химическая рубашка» усмирила меня.

Я внезапно почувствовал дикое желание убежать, остаться наедине с собой. Выскочив в сад, я побежал вдоль кирпичного забора. Пусть я не мог совершить побег, по крайней мере, я должен был позволить себе хотя бы прогулку в одиночестве. Пробираясь сквозь кустарник, я наткнулся на дверь в стене, запертую на тяжелые засовы. Не без усилий сдвинув их, я отпер массивную железную дверь и, обретя свободу, зашагал по пустынной дороге.

Я шел легкой походкой в беззаботном ожидании, куда выведет меня эта дорога. У меня не было желания ни потеряться, ни спрятаться. Я просто шел по дороге, которая могла вывести меня обратно.

Тропинка поначалу петляла через выжженные на солнце густые заросли кустарника, который затем вдруг резко оборвался, открыв вид на пляж, шагнувший, благодаря отливу, далеко в море и терявшийся слева и справа за линией горизонта. Нежно-бежевый, невероятно мелкий песок хрустел у меня под ногами. И вдали — силуэты, которые выхватил мой взгляд.

Я зашагал к видневшимся вдалеке неясным очертаниям.

Мольберт стоял на песке, поддерживаемый веревочками, которые цеплялись за лежавшие рядом тяжелые камни.