Когда я был вожатым

Директор совхоза велел доставить в сад весы. Яблоки, уложенные в корзины, взвесили и разделили, поровну вначале между караульщиками и совхозом, а затем долю караульщиков поровну между пионерами и садолазами.

Многие деревенские мальчишки пришли на дележку с родителями, очевидно, те опасались, что их могут обмануть, как маленьких. Мужики и бабы сами проверяли весы и наблюдали дележ с торжественной серьезностью, свойственной в таких делах трудовым деревенским людям.

И, получив положенное, потащили по домам корзины с таким молчаливым достоинством, которым мы невольно залюбовались.

Доставшиеся нам корзины с яблоками мы поставили в шалаши для аромата.

Но, увы, приятный яблочный запах в шалашах не спас нас от грядущих неприятностей.

Неожиданно, тут же после обеда, дозорные заметили, что по направлению к нам движется из показательного лагеря, поднимая пыль, нестройная, шумная, жестикулирующая толпа.

Движение ее и шум по мере приближения к лагерю нарастали.

Мы сразу почуяли: что-то случилось, и что-то нехорошее… Иначе почему наши выкатились из гостей раньше времени?

Тревогу увеличили вырвавшиеся вперед Катя и Франтик. Они ревели, как маленькие.

— Обидно, — говорил Франтик, размазывая грязным кулаком слезы.

— Наша редиска! Наши огурчики! — причитала Катя.

Когда они немножко поуспокоились, выяснилось, что наши ребята, будучи вместе с родителями приглашены к обеду, увидели за столом у пионеров Вольновой наши именные огурцы!

Оказывается, они попали сюда в очередной партии овощей, которыми артель «Красный огородник», по договору, за известную плату снабжает опытно-показательный лагерь.

И ребятам это показалось очень обидно. О родителях и говорить нечего, они возмутились до глубины души тем, что их ребята работают на каких-то привилегированных детей.

— Как вам нравится, а? Наши дети огурцы, редиску выращивают, трудятся, а те запросто жрут! Да что же, наши ребята— батраки, что ли, для них?

— Почему для тех четырехразовое питание бесплатно, а для наших шиш!

— Это в честь чего же такое неравенство? Одни живут в хоромах, на всем готовеньком, а другие— на шишах в шалашах!

— Те живут, как в раю, наслаждаются, прохлаждаются, а наши на них батрачат в поте лица… Это что же такое творится? По какому такому праву?

— Нет, мы такого издевательства над своими детьми не позволим! Мы всю жизнь на других батрачили, а теперь наши дети!..

Родительский митинг продолжался до позднего вечера.

Никого уже не интересовал ни чай с медом, ни медовые яблоки. Все, что раньше казалось хорошим и славным, теперь казалось дурным. Чем раньше восхищались и умилялись, теперь возмущались:

— Те на кроватках, на белых простынках, а наши в этакой грязи, как каторжные!

— Тех мушка не потревожит, на окнах сеточки, а наших комарищи запросто жрут!

— Нечего сказать, добились мы для своих деток счастливого детства! На соломе спят, сеном покрываются!

— Это что же получается, одни любимчики, а другие пасынки? Нет, у Советской власти дети все равны!

— Мы этот порядок порушим!

— Мы в райком партии!

— Мы этому Районо докажем!

Попало, конечно, и мне как вожатому.

— Это почему Вольнова для своих такого добилась, а ты не добился?

— Мы думали, пионерам так и полагается, ан, оказывается, бывает и иначе!

— Ты чего же молчал? Зачем нас обманывал?

— Сам ты эксплуататор детского труда, вот ты кто!

Мы и о тебе вопрос поставим!

В довершение несчастья явились вдруг давно приглашенные мной продавцы из булочной с гитарой и с двуручной корзиной обрезков и, на радостях встречи, тут же выложили весь секрет, с довольными улыбками заявили:

— Буржуям оно это, может, и не по вкусу, зазорно кусочки подъедать, а пролетариям в самый раз! Налетай, ребята, таскай кому что нравится. Кому с мачком, кому с изюмчиком!

Родители восприняли это как ужасное оскорбление.

Последствия родительского бунта не заставили себя ждать. Меня вызвали в райбюро пионеров. По выражению лица моего друга Павлика уже было видно, какая его коснулась буря.

Взбунтовавшиеся родители под предводительством решительной вагоновожатой успели обойти все учреждения, от райкома партии до Районо, и везде учинили такой шум, что Павлику приходилось вертеться, как карасю на сковородке.

— И кто бы думал, — говорил он сокрушенно, — что наше доброе дело окажется для нас таким лихом!

Он сообщил, что вопрос этот по жалобе трудящихся будет стоять на очередном заседании Районо. Надо приготовиться к худшему.

Как жалко, что не было в Москве Михаила Мартыновича! Как я узнал во Внешторге, он уже уехал во Францию и теперь далеко от нас, в Париже.

Как отвечала Крупская на живые письма

Когда я, вернувшись в лагерь, рассказал, что родители возмущены не только несправедливостью по отношению к нам со стороны районных властей, они вообще не желают, чтобы мы жили в шалашах и сами добывали пропитание, ребята очень огорчились.

Как быть, как сохранить наше райское житье? У кого найти защиты, если и Райбюро, по-видимому, против? Дядя Миша— увы, его с нами нет!