Когда я был вожатым

Чувствуя, что долго испытывать терпение встревоженной матери невозможно, я ускорил начало парада. Родителей мы усадили в тени деревьев, на подстилке из сухих листьев. Горнист вышел на линейку и под мачтой с развевающимся флагом протрубил сбор. Со всех сторон, словно из-под земли, явились наши пионеры, и три звена встали на своих местах. Дежурный отрапортовал о событиях дня. Затем с рапортом-отчетом перед родителями выступила моя помощница - вожатая звена Маргарита.

Она рассказала о нашем выезде в поход, о постройке жилья, о разведке жизни, о наших фуражирах. И наконец, про подвиг пионера, крепкого, как орешек.

Выслушав краткий отчет о побоище Игоря с Васькой и приняв свернутый в трубочку письменный рапорт, я сказал:

- Поведение Игоря заслуживает быть отмеченным в истории отряда. Защищая пионерскую честь, он вступил в борьбу против противника втрое сильнее себя и победил своей стойкостью. Приказываю: записать это в тетрадь памятных событий. Игоря наградить двойным орехом, символом его звена, и увенчать венком из дубовых листьев.

Заиграл горн, забил барабан, и из показательного шалаша показался Игорь.

Я быстро вышел ему навстречу с тяжелым венком из дубовых листьев, украшенных желудями, и тут же возложил на его стриженую голову, украшенную шишками, причем наискось, стараясь, чтобы венок закрыл правый глаз, украшенный зловредным синяком. Отдав мне салют, Игорь промаршировал вдоль родительских рядов, держась строго в профиль, чтобы его мамаша видела чистую, не покорябанную в стычке с Васькой половину лица.

Он шел важно, животиком вперед. Напрягая все силы, чтобы прямо держать голову под тяжестью венка, встал под развернутое знамя. После моей краткой речи и призыва быть готовым к подвигам ответил: "Всегда готов!"

Толстушка Рая, одетая в длинный белый хитончик из простыни, с вырезанной из фанеры лирой, как муза поэзии, прочла посвященные Игорю стихи, сочиненные ею экспромтом.

Длинный, до пят, хитон замечателен был тем, что скрывал от всех глаз ее ноги, изрезанные телорезом.

А затем мы провели церемонию наречения нашего приемыша сыном отряда и принятия им имени и фамилии.

Малыша подвели к знамени. Он был в матросском костюмчике, в ботинках, смазанных для блеска яичным белком. Его рыжие вихры, умасленные и приглаженные, отливали золотом. Вел он себя важно и неторопливо.

На вопрос, какое из новых имен, рожденных революцией, желает носить, пацаненок громко крикнул:

- Май, в честь Первомая! - И потом все-таки добавил, упрямец: - Он теплый.

Когда вожатые звеньев хором проговорили обязательство воспитать из Мая настоящего человека, достойного будущего коммунистического общества, а сам нареченный, встав на одно колено, поцеловал знамя отряда, многие родители были так растроганы, что перед глазами женщин замелькали носовые платки.

Заиграл горн, забил барабан, и отряд трижды прокричал.

- Расти, Май!

- Цвети, Май!

- Да здравствует Май Пионерский!

На этом торжественная пионерская линейка окончилась. И наступил страшноватый момент, когда Игорь наконец бросился в объятия своей мамаши.

И что же, растроганная до слез женщина не заметила никаких изъянов на лице своего детища! Обнимая и расцеловывая любимого сыночка, она старалась как-нибудь не задеть, не стронуть с места, не уронить его венок славы.

Мы воспользовались ее добротой до конца. Игорь даже обедал в дубовом венке. Она так и уехала, не заметив под глазом сына огромный синяк, мамаша, которая, бывало, сдувала с единственного сынка каждую пылинку! Даже как-то пропустила подсохшие царапины на животе, хотя Игорь сам похвалился ими.

Поистине велика материнская любовь к славе и почестям детей!

С толстушкой Раей все обошлось еще лучше. Ее отец весьма остался доволен. Дочку он нашел посвежевшей, более оживленной, чем прежде, и ничуть не удивился, что она разгуливала с ним под руку в хитоне из простыни, показывая старинный парк. Он думал, что так и нужно. Пионерская символика... Ему и в голову не пришло, что мы этим нарядом из обыкновенной простыни скрыли ее необыкновенные болячки.

Все родители были в восторге от показательного шалаша. Впрочем, большинству понравились и самые обыкновенные. И после обеда папы и мамы отлично отдохнули в них на свежем сене, которое мы заранее накосили и насушили.

Но окончательно сразила родителей наша громадная щука. Уху из нее варили люди, понимающие толк: отец Вани Шарикова - "доктор паровозов", оказавшийся заядлым рыбаком, и мать Кости Котова. Она явилась в лагерь одетая нарядней всех. И принесла пирог - здоровенный, как полено, пышный, сдобный, с мясной начинкой. И была единственной мамой, предложившей его в общий котел.

В восторге от лагеря были молодые тетки Кати-беленькой, белошвейки. Забыв, что они тетки, девушки вприпрыжку носились по лужайке, купались, собирали букеты полевых цветов и так заразительно визжали, что заглушали все голоса. А к вечеру у них покраснели обожженные солнцем руки и плечи, поднялась температура, разболелись головы, и нам пришлось их уложить в тень и лечить, намазав покрасневшую кожу сметаной.