Когда я вгляделся в твои черты (СИ)

— Что ж, это была занимательная беседа. Мне пора вернуться.

Старик пропустил гостью и с грустью провожал её глазами до дверей.

— У меня к вам одна просьба, — цепляясь за ветхую надежду, позвал он её. — Пожалуйста, не спешите делать выбор, который не даёт вам покоя.

— Я бы хотела пообещать вам. Очень хотела.

***

Как только супруги вернулись в Сигансину, Вадим заявил Микасе, что хочет навестить родителей. Один. Он не признавался жене, что, в сущности, ему хотелось побыть вдали от её равнодушия. К тому же он надеялся, что разлука на целое лето заставит её хотя бы соскучиться и подумать об их браке. Прощаясь, Вадим не разглядел в любимых серых глазах пустоты и смирения с принятым без него решением.

Сегодня Микаса решила умереть.

Ещё утром она купила бритвенное лезвие, чтобы вскрыть себе вены, и красивую бумагу для прощального письма. Сделала уборку в доме, сменила постельное бельё и приняла душ ― совершила обряд прощания. Осталось только попрощаться с любимым городом. Микаса надела свободную хлопковую рубашку и заправила её в брюки с высокой талией: просто и элегантно ― то, что не нравилось мужу, но нравилось ей самой. Никаких каблуков. Сегодня всё будет так, как хочет она. В последний раз.

Пройдясь по местам детства, Микаса зашла в любимый магазинчик элитных вин и купила бутылку красного полусладкого. Она задыхалась от ароматов сирени и роз, от разрывающей сердце ностальгии.

Шёл десятый час вечера, солнце скрылось, и на землю хлынул белый свет фонарей. Микаса балансируя шла по асфальтированной дорожке к дому ― по-детски воображала, что пересекает реку по волшебному серебряному мосту. Кляксы теней дрожали под ногами, казались причудливыми сказочными зверьками. Вынырнув из-под гроздей сирени, Микаса направилась к первому подъезду дома с зелёными балкончиками.

― Здравствуй, Микаса.

«Что? Этот голос… Нет, я совершенно точно схожу с ума».

Но чем ближе она подходила, тем отчётливее проступал силуэт на скамейке. Просто абсурд! Ему здесь незачем быть. Не может же он жить в одной из этих квартир. Пальцы сильнее впились в стекло. Очутившись рядом с владельцем голоса, Аккерман недоверчиво нахмурилась, с трудом узнавая в этом языческом божестве своего нелепого милого Эрена. Он непринуждённо поднялся, и Микаса инстинктивно отступила на шаг.

― Эрен? Ты… Эм, какими судьбами ты здесь?

«Что я несу?»

― Да я вообще-то бесцельно слонялся по городу перед встречей с друзьями. Я, Армин, Энни и Райнер. В сериальчики собирались всю ночь залипать после работы.

Он столь же непринуждённо улыбнулся. Словно она не бросала ему жестоких слов, словно не оставляла одного в спальне загородного дома в окружении умирающих в вазах цветов, словно не продавала в обмен на свою бессмысленную роскошную жизнь.

— Давно не виделись. Лет пять, кажется?.. Наверное, ещё немного, и я начал бы забывать твой голос… Рад, что ты в добром здравии.

«Почему он вдруг заговорил со мной? Мы не общались с выпускного класса. Ему больше не больно? Хм… может быть, даже всё равно».

― Волосы отпустил, ― констатировала она, всё отчаяннее сжимая в мокрой ладони стеклянное горлышко.

― Волосы-то… ― Он ощупал свою макушку. ― Я их всегда запускаю, когда мне становится пофиг на себя. Энни смеётся, что я выгляжу как чёрт!

― Едва ли она далека от истины. ― Её привычный надменный тон примерной отличницы.

― Ну, хоть ты всё так же красива. Даже слишком.

Микаса не могла увидеть, как с силой сжались в кулаки его руки, спрятанные в карманах мантии. Она неотрывно изучала фонарные блики в изумрудной радужке, мысленно перебирала подушечками пальцев чернющие ресницы, гладила крутой разлёт густых бровей. «Я ведь всё решила. Я уже сдалась. Зачем я стою здесь и болтаю с ним о каких-то пустяках?» Ей почудился полузабытый запах ночного костра и сонных душистых трав: она снова лежала посреди бескрайнего поля под восхищённым взглядом далёких звёзд и кричала им заветное имя. Он стоял прямо перед ней ― воплощение жизни и её стремительного развития, воплощение взросления и перемен, воплощение удовольствия. И говорил, что она красивая.

«Я хочу его!»

Она отдавала себя на милость предсмертного каприза, и улицы захлёбывались в шелесте листвы, в её учащённом дыхании.

― Мой муж уехал к родителям, ― деловито произнесла Микаса и не узнала собственный голос. ― Хочешь выпить со мной вина? ― И подняла подрагивающей рукой бутылку. ― Я не задержу тебя. Всего бокальчик. Выпьешь и иди к друзьям.