Когда я закрываю глаза

– Ты несешь тяжкое бремя. Я считаю, что первый шаг ты сделала, проговорив все вслух и признавшись самой себе. Да, ты помнишь не все, но осознаешь, что тебя что-то тяготит. Это куда важнее.

– Не уверена, хотела ли я это осознавать, – прошептала я и заплакала. – Я больше себя не понимаю. Я себя не узнаю. Ни сегодня, ни вчера, и уж точно не в воспоминаниях, которые постоянно всплывают и обрушиваются на меня. Понятия не имею, кем я когда-то была.

Психолог протянула мне пачку носовых платочков. Вытащив один, я высморкалась. Громко и сильно.

– Может статься, что конфликт, который тяготит тебя, никогда не проявится полностью. Сейчас твое тело находится в обороне, подняты все щиты. Но ты сама замечаешь, что в них есть трещина, через которую просачивается одно-другое воспоминание, – она ободряюще посмотрела на меня. – Ты чувствуешь, что человек, которым ты являешься, – это Нора?

– Вы имеете в виду, не притворяюсь ли я?

– Именно. Тебе комфортно?

– Думаю, да.

Кроме тех случаев, когда я бездействую, глядя, как один человек унижает другого.

– Тогда руководствуйся этим, а не решениями, которые когда-то принимала.

– Это сложно, когда не помнишь прежние решения.

– Напротив. Я не говорю, что ты должна проигнорировать все произошедшее или отмахнуться от него. Но я убеждена, что в твоей ситуации лучше сосредоточиться на настоящем. Нора, не требуй от себя слишком многого. Не жди от себя слишком многого.

– А как быть с Сэмом? – запальчиво воскликнула я. – Что тогда случилось? Почему… Почему все так сложно?

Две, три секунды она изучала меня взглядом, затем слегка наклонила голову.

– Ты знаешь, что такое моббинг?

– Вроде бы.

– Можешь объяснить?

Я сосредоточенно нахмурилась, подыскивая нужные слова, но ничего не вышло.

– Давай тогда я объясню?

Я кивнула.

– Когда один человек постоянно обижает другого, смеется над ним, делает из него изгоя, разыгрывает или плетет интриги, когда один человек намеренно атакует его словесно или физически – все это называется моббингом. В классическом сценарии есть три группы: жертва, хулиган и зрители или сообщники. Да, термины наталкивают нас на мысль, что размежевать всех очень просто, но это не так. Вот возьмем Йонаса. Если я правильно поняла, его самого дома унижает отец, и он компенсирует это моббингом. Моббинг означает контроль. Моббинг означает, что один ставит себя выше другого.

В каком-то смысле жертвами являются все. Нет, я не пытаюсь приуменьшить значение чьих-либо дурных поступков или оправдать их дурное поведение, просто показываю, что корень проблемы лежит куда глубже, чем можно предположить исходя из терминов. Хулиганы в большинстве случаев собираются в группы, а жертвы часто одиноки. И в одиночку шансов у них почти нет.

Слова, которые срывались с ее губ… их смысл резко контрастировал с деликатностью, с которой она об этом говорила. Я с огромным удовольствием заткнула бы уши.

– Те, кто моббят, не всегда злые. Часто ими движет неуверенность, страх, желание быть замеченными. И они достигают всего этого за счет жертв. Остальные нередко задаются вопросом: «Почему никто не вмешивается? Почему никто ничего не говорит? Почему все смотрят или принимают участие во всем этом?» Ответ прост: страшно. Страшно самому превратиться в мишень. Страшно пойти против коллектива.

– Но они ведь знают, что это неправильно. Как же так? Как они это терпят?

– Это ты мне скажи, Нора.

Ни упрека. Ни сострадания. Ни осуждения. Лишь честный взгляд.

– Я не знаю. Вчера… я словно впала в ступор.

Йонас, толкнувший Сэма. Я, которая стояла, бездействуя.

– Тебе было страшно.

Меня накрыло новой волной, слезы потекли по лицу. «Да, да, да!» – хотелось закричать мне.

Я не стала вмешиваться, потому что была парализована от непонимания. Поджидавший глубоко внутри страх выпрыгнул из тени, вцепился в меня, поставил на колени.

Я боялась, что не смогу стать собой. Что потеряла себя.

Что я давно себя потеряла.

А с этим и дорогих мне людей.

25 Нора

Aidan Martin – Hurting You

Увы, слезами горю не поможешь – иначе забот бы у меня не было, потому что плакала я очень много.

Плакала на сеансе у психолога, в машине по дороге домой, в кровати. Никак не могла успокоиться. В какой-то миг Лу легла рядышком. Я хотела попросить ее уйти. Хотела заявить, что не заслуживаю ее беспокойства. Человек, который был со мной всю жизнь, которого я безумно любила, лежал на полу, а я не помогла ему. Во второй раз. Во второй, даже не в первый. Мы с психологом поговорили о моббинге, и мне пришлось признать, что это неприятное слово вошло в мою жизнь. Поселилось в ней, словно вирус, поразивший мой организм.

И я ничего об этом не помнила.

Я не пошла в школу. Ни сегодня, ни вчера, после психолога. Родители на это ничего не сказали, не стали меня принуждать или ругать. Элла и Йонас молчали, зато – удивительно – написал Тим и спросил, все ли у меня хорошо. Я не ответила.