Когда явились ангелы (сборник)

Хватаюсь за столб, чтобы не упасть, – изумлен. Марадж стал передо мной, подбоченясь, и улыбается небу. С минуту он колышется, потом ветерок стихает. Проследив за его взглядом, вижу, чего он ждал в молочном небе: Божьего перста. Вижу, как перст спускается из дымки, упирается в макушку Мараджа, сгибает его, словно колоду карт, и лицо Мараджа лопается, под ним открывается другое, потом еще одно – лицо за лицом лопаются, веером разлетаются вверх, как карты, некоторые – знакомые, некоторые – из поселка, с ауды, некоторые – знаменитые (отчетливо помню двух очень известных музыкантов, называть их не буду – это может им повредить), но большей частью лица, которых никогда не видел. Женские и мужские, черные, коричневые, красные, какие угодно, большинство – с отпечатком, по крайней мере, полувека, прожитого на этой земле. Выражения – у каждого свое и самые разнообразные: озадаченные, терпеливые, проказливые, строгие, но у всех одна общая черта – они добры, искренне, несокрушимо благожелательны. Веер разлетается все выше, как колода карт в кульминации диснеевской «Алисы в Стране чудес», взлетает к самым облакам. Издали эти два гигантских треугольника должны походить на песочные часы, где низ наполнен крупой известняка, а верх – картами-картинками.

И взлетают последние, несколько пустых – свободные места для желающих и пригодных. Когда улетает последняя пустая, на ее месте остается дыра в форме худенькой фигуры Мараджа. Через эту дыру я вижу Сфинкса, а за его лапами – проулки и лачуги тех верных часовых, которые тысячелетиями охраняли сокровище от всех нас, карабкающихся и падающих. Оно не закопано. Оно спрятано на самом виду, в тесноте приходов и уходов, в дележке козьего молока и сахарного тростника, в вечной назойливой суете, благодаря которой этому древнему обществу удалось выжить. Тысячелетиями этот народ защищал незаменимое сокровище и его храм, не располагая ничем, кроме своей шустрости, проворства и мочевых пузырей.

Пока будут пи́сать в гроб царя, на ауде не будет спаренной арки «Макдоналдса».

– Что скажете, мистер Дебри? – Марадж вдруг заполнил эту пустую оболочку в пространстве. – Хороший фокус?

– Хороший, Марадж. Замечательный фокус.

Внизу, на ауде я даю ему подарки для семьи. Платки, какие-то вещи из сумки. Губную гармонику для Сами, и обещаю поговорить с женой о том, чтобы мальчик приехал на год к нам в Орегон и поучился в школе. Мараджу отдаю мою флягу, компас и листок из блокнота с надписью: «Этот человек Марадж – помощник, на которого можно положиться». Подписано моим именем и для сохранности покрыто поляроидным фиксативом. Мы в последний раз пожимаем руки, и я спешу в отель, собираться к отъезду.

Дверь моей кабинки открыта. На моей кровати сидит доктор Рагар.

– Брат! Я принес вам карту Тайного Зала, известную только масонам многих степеней.

Меня разбирает смех. Я рад его видеть. Был ли он среди тех лиц? Не могу вспомнить.

– Извините, доктор, я уже видел Тайный Зал. Что еще у вас есть?

Он неправильно истолковывает мое веселье. Думает, что я смеюсь над ним. Глаза его смотрят обиженно, скулят под темным лбом, как две побитые собачки.

– Я, доктор Рагар, – оскорбленно говорит он, – знаю рецепт смеси целительных масел. Ессеи смазывали ею ноги вашего Иисуса. Обычная цена этого рецепта – пять фунтов, но для вас, мой брат…

– Пять фунтов – отлично! Я беру.

Он помогает мне вынести вещи и едет со мной на такси до Каира. Ему не хочется со мной расставаться. Он знает, что можно поживиться еще чем-то, кроме денег, но не знает чем. И поглядывает на меня сбоку тухлым взглядом. Когда он вылезает, мы пожимаем друг другу руки, и я сую ему в ладонь флакончик из-под глазных капель «Мьюрайн».

– Как знак признательности за все, что вы для меня сделали, брат Рагар, примите, пожалуйста этот редкий американский эликсир. По одной капле в каждый глаз – уберут паутину; по две капли в каждый – откроют третий глаз; по три – если хотите увидеть Бога, каким он явился в Сан-Франциско в тысяча девятьсот шестьдесят пятом году.

Он внимательно смотрит на меня – не пьян ли в девять часов утра? – и берет флакон.

– Спасибо, – говорит он без убежденности, недоуменно глядя на подарок.

– По одному глюку за раз, – говорю я ему.

Эпилог. Девять сорок четыре на часах у таксиста. Он находит просветы, в какие еще не пролезал ни один «фиат», но мы все равно опоздаем. Меня предупредили: надо прибыть, по крайней мере, за час, чтобы успеть пройти каирскую таможню. Но какая толпа туристов! Как перепуганные крысы перед иллюминатором тонущего корабля. Девять пятьдесят. Все опоздают.

Но вылет задерживается, потому что у одного старого паломника случился сердечный приступ и его надо выгрузить. Это говорит мне человек, рядом с которым я пристегнулся.

– Вон там, хотел засунуть сумку с камерой на полку, и Господь его прибрал. Случается сплошь и рядом в поездках на Святую землю.

Он священник из Пенсильвании и сам руководитель тура, очень устал.