Где-то здесь, правей, у длинного каменного склада, должна быть автобаза с замаскированными бензобаками.
Сбавив газ, я делаю полукруг, а Юленька, перегнувшись через борт, вглядывается во мглу.
Внизу что-то вспыхнуло — не то фара, не то фонарь. Огонь светился не более десяти секунд, но Юленька успела разглядеть всё, что ей было нужно.
— Здесь, — тронув меня за плечо, сказала она. — Заходи на цель со стороны вышки. За складом штук тридцать машин. Стоят рядами.
Я завершаю круг и, выйдя на цель, устремляюсь вниз, как на салазках. Ветер свистит в расчалках. Юленька наготове. Вот самолет дрогнул, освободясь от груза, и потерял равновесие. Я даю газ и, выровняв машину, набираю высоту.
Снизу донесся гул разрывов. Степь озарилась отсветом. Длинные тени заметались по ней и пропали.
— Есть! — радостно сообщила Юля. — Попали!
Я оглянулась и увидела растекающееся бурное пламя. Видимо, горел бензин. «Так вам и надо! — подумала я. — Теперь будете получать и мои гостинцы».
Мы напрасно ждали их до утра. Они уже никогда не вернутся: сгорели в воздухе. Сегодня настроение ужасное. Но мы не испугались, нет. На опасный объект, над которым были сбиты наши подруги, полетят четыре самолета. Мы смешаем с землей зенитки и прожекторы противника.
Нам очень трудно. Противник всей своей махиной пошел в наступление. Он не щадит ни своих солдат, ни техники, ни мирного населения. За Доном горят города, деревни, сады и посевы. Дым и пыль застилают солнце и клубятся так высоко над степью, что не дают нам снизиться для бреющих полетов.
Гитлеровцы во многих местах наводят переправы через Дон. Мы должны помешать им, но это самые опасные ночные полеты. У Дона много прожекторов. Мы словно попадаем в толстостволый огненный лес, наполненный грохотом разрывов зенитных снарядов. Здесь надо метаться, лавировать, беспорядочно падать, притворяясь сбитой. Иначе не обманешь противника, не пробьешься к дели.
Гитлеровцы уже узнали, что против них действует женский авиационный полк. Они нас называют «ночными ведьмами, летающими на кофейных мельницах», в листовках грозятся жестокой расправой. Видно, наши «мельницы» им изрядно портят нервы.
Впрочем, чего хвастаться. Мы не в силах сдерживать натиска гитлеровцев. Советские войска с боями откатываются на восток. Мы тоже покидаем свой обжитой аэродром. Техника же переброшена почти за сотню километров. Когда это кончится?
От бабки Маши и Бетти Ояровны давно нет писем. Как там Дюдя?
Я уже научилась спать где придется: в кабине, в сарае, на голой земле. И все же не высыпаюсь. В голове все время шумит. Приходится глотать пирамидон и лепешки с колой и еще каким-то снадобьем.
Моему штурману Юленьке немного легче, она иногда хоть в воздухе может вздремнуть. Впрочем, и ей сейчас не до сна. Днем за нами стали гоняться истребители — разведчики противника. Они норовят захватить врасплох и сбить. Приводится глядеть в оба.
Сегодня была тяжелая ночь. Мы летали бомбить переправу, потом большак, по которому двигались гитлеровские автоколонны с войсками и снарядами, а утром меня послали в тыловой склад за взрывателями для минеров.
Когда я вернулась на свой аэродром, там уже заканчивалась переброска на новое место базирования. В заднюю кабину самолета столько напихали полкового имущества, что Юленька с трудом протиснулась в узкую щель.
Приглядываясь к карте и незнакомым ориентирам, мы летели на юго-восток. Вдруг из-под облака ринулся на нас желтобрюхий «мессершмитт». Обстреляв нас, он метеором пронесся мимо.
Зная, что зеленоватый камуфляж «ПО:2» поможет мне затеряться над зеленью садов, я круто пошла на снижение.
«Мессершмитт» еще раз кинулся на нас, и я почувствовала сотрясающий удар. Попал, но куда?
Изменив направление, я пошла над садами почти бреющим полетом. «Мессершмитт» потерял нас: он кружил над другим местом.
— Вытекает бензин! — закричала у моего уха Юленька. — Бак пробит.