Когда исчезает страх

— Как тебя зовут? — спросила Ирина.

— Сева.

— Он был пионером в Новозыбкове, — добавил Виктор.

— Что же вы намерены делать?

— Мстить немцам и всем, кто им прислуживает, — твердо, даже со злостью ответил Виктор.

— Как и где? — продолжала допытываться она.

— Где придется.

— Мы план боевых действий составим, — сообщил Сева. — Оружие добудем.

— Но сперва девчонок отучим подхалимничать, — продолжал свое Виктор. — Они ночные горшки «хехтовкам» и «девам» выносят.

— А вот это совсем ни к чему, — строго сказала Ирина. — У нас главный враг — нацисты. А девочки так же несчастны, как и вы. Их заставляют выполнять унизительную работу. Вы ведь тоже убираете за свиньями, и девочки вам ничего не говорят.

— Мы видим, как они задаются и подлизываются. Наденут немецкие обноски и воображают.

— Вот что, ребята, мне ваши разговоры не нравятся, — начала урезонивать их Ирина. — Родина нам не простит, если мы между собой перессоримся и не сумеем объединиться против врага. Зачем вам оружие? Кому вы здесь будете мстить? Старухам и сторожу?

— Почему старухам? А Пудель, Жаба, Гусыня?.. — перечисляя нацисток, настаивал на своем Виктор.

— Ну, хорошо. Допустим, вы покалечите фрау Хехт. А чего добьетесь? Сюда явятся гестаповцы, схватят вас и отправят в тюрьму. Вы и себя и нас подведете. А когда придут сюда наши бойцы, как вы перед ними оправдаетесь? Скажете: «Яблоки воровали, старух оружием пугали и колотили своих девчонок»? Так, что ли? Язык ведь не повернется! И совсем по-иному прозвучит, если доложите: «Мы спасли две сотни ребят от фашистской чумы, сделали их верными Родине».

— С малышами возиться — девчоночье дело, — возразил Виктор.

— Нет, не девчоночье, а пионерское и комсомольское.

— А как быть с чехами, французами и поляками? — спросил Сева.

— Найти среди них крепких ребят и научить действовать заодно. Только обо мне им — ни слова. Жаль, что мальчишки вас знают. Надо подумать о тайных вожаках. Если ваш штаб провалится, будет действовать запасной. Только прошу без согласования со мной ничего не предпринимать. Нам нельзя действовать вразнобой. Бестолковщина все погубит.

— Ясно, — ответил Виктор. — Пошли, — сказал он Севе и первым выскользнул за дверь.

Сева на секунду задержался.

— Мы всё сделаем, — шепнул он. — До свиданья.

Мальчишки умели исчезать бесшумно. Никто не заметил, что они были в каморке под лестницей.

Глава тридцатая

Борису Валину после эвакуации ни разу не удалось побывать в осажденном Ленинграде.

Еще недавно в родной город можно было попасть только по льду Ладожского озера, либо воздухом, — других путей не существовало. Сейчас же Валин ехал в купированном вагоне по восстановленной железной дороге. Немецкие войска, окружавшие Ленинград, уже были отброшены далеко в Прибалтику.

В вагоне стало прохладно. Накинув на плечи шубу, Валин вышел в коридор и стал у окна. В холодном рассвете виднелись изрытая воронками и траншеями земля и отступившие от полотна дороги, изуродованные буреломом войны леса. Многие деревья стояли без сучьев, с обломанными макушками.

По разговорам в коридоре нетрудно было понять, что большинство пассажиров возвращалось в Ленинград после долгих скитаний. Некоторые не знали, что ждет их в родном городе. Ведь сколько дней его бомбили и обстреливали, не давали подвезти топлива, продуктов, лекарств и одежды!

Уцелели ли дома? Выжил ли кто из близких? Удастся ли их разыскать? Эти мысли тревожили почти каждого.

В окнах замелькали развалины Колпина — близкого к Ленинграду рабочего городка. Набежали разрушенные корпуса знаменитого Ижорского завода, выпускавшего первые советские блюминги. Завод, побеленный, как пудрой, тонким слоем снега, казался мертвым. Везде виднелись груды покореженного железа, проваленные крыши цехов, зияющие дыры в закопченных, зазубренных стенах…

Валин хмурым вернулся в купе, — пора было собираться. Укладывая в чемодан вещи, вытащенные в пути, он то и дело косил глаза на окно, за которым проплывали знакомые с детства места южной окраины города. Здесь было много уцелевших домов и складов. На пустырях, в рощицах и парках виднелись замаскированные сетями зенитные батареи, прожекторы.

По дорогам мчались грузовые машины, с аэродрома поднимались самолеты. Где-то вспыхивали огни электросварки. Дымились заводские трубы. Двигался кран, перенося бадью с раствором цемента. Паром заволокло паровозное депо…

«Живет, дышит город! — обрадованно отметил Валин. — И разрушен как будто не сильно».

Под сводами вокзала поток пассажиров задержался. Началась проверка документов. Оказывается, без вызовов в Ленинград не пускали. Здесь еще сохранялся блокадный порядок.

У Валина документы проверили быстро. Выбравшись на площадь Восстания, он поставил чемодан на обледенелый асфальт и благоговейно осмотрелся вокруг.

Ничто, кажется, не изменилось здесь. Прямой Невский просматривался во всю длину. Двигались трамваи, автомобили, троллейбусы. По всем направлениям спешили пешеходы. Правда, не таким густым потоком, как прежде, но с той же живостью и стремительностью. Это были герои Ленинграда, его земляки, выдержавшие девятисотдневную блокаду.