Когда исчезает страх

— Я им написала из Германии, как только меня освободили. Два письма послала, одно девушкам, другое в политотдел. Я хотела знать, где мой партбилет и надо ли заново восстанавливаться. Перед вылетом у нас документы брали на хранение. Но мне не ответили. Письма, конечно, могли не дойти или попасть в руки тех, кто не знал меня. Я ждала, ждала, и решила, что все меня забыли, и больше не стала навязываться со своими бедами.

— Напрасно. Неужели там не осталось настоящих боевых подруг? Как их звали?

Я вспомнила девушек пилотов и штурманов, которых обучила летать. Они, конечно, меня не забыли, если живы. Балаев записал их имена и сказал:

— Характеристика боевых товарищей очень важна. В общем, теперь я сам займусь. Можешь пребывать в гордом молчании. Через месяц-два мы тебя восстановим в партии. Но ты продержишься без работы? Деньги у тебя есть?

— Найдутся.

— Ты не стесняйся. Я ведь холостяк, денег девать некуда.

— Обойдусь, честное слово… не беспокойся.

— Ну, смотри, зайду проверю.

— Пожалуйста, буду рада.

— Ах, рада? Тогда жди на Новый год. Ввалюсь, как дед-мороз, непрошеным.

— Почему же непрошеным? Заходи, место за столом будет.

— А действительно, почему бы не тряхнуть, стариной? Оставь, пожалуйста, на всякий случай местечко. Пусть оно меня ждет, авось вырвусь.

1 января 1946 года.Я засыпана новогодними подарками. Оказывается, обо мне помнят и любят бескорыстно, ничего взамен не требуя.

Первой пришла посылка из Саратова — толстый пакет, обернутый в плакат «Смерть фашистам». Ребята из детского дома прислали мне пачку своих рисунков. На них в красках изображена жизнь в концлагере, в «Убежище девы Марии» и в Советском Союзе. Под некоторыми рисунками есть подписи: «Это вы, Ирина Михайловна». Я почему-то изображена с красным флагом и в героических позах.

К рисункам приложено огромное — размером с простыню — письмо. На большущем листе бумаги разместились в ровных квадратиках шестьдесят четыре письмеца. Все, даже малыши, написали мне самостоятельно. Некоторые каракули читать без смеха и слез умиления невозможно.

Я никогда не думала, что у меня столько доброжелателей. К тому же искренних! Их же никто не заставлял писать, все они придумали сами. Значит, я не напрасно страдала в Германии. Без меня ребятам было бы там хуже.

Я им ответила веселой телеграммой:

«Крепко обнимаю моих родных тчк Спасибо за рисунки и великанское письмо тчк Желаю новом году счастья радостей успехов на родной земле тчк Целую мои славные мордашки и чубатые лбы.

Ваша лагерная

Катя»

Вторым потрясением были живые цветы — две большие корзины: в одной голубые гортензии, в другой — белая сирень. Корзины, завернутые в розовую бумагу, принесли дядьки в ушанках и полушубках. Записки никакой не было. Догадываюсь, — это проделки Яна. Сколько же он потратил денег? Вот бесшабашная голова!

Позже, прямо в кухню, шофер с дворничихой приволокли ящик с фруктами, вином и такими закусками, каких мы давно не видели. Здесь было всего понемногу: красная и черная икра, семга, балык и трех сортов колбаса…

Оказывается, это Глеб Балаев прислал нам новогодний подарок, добытый с немалым трудом. В приложенном письме было всего несколько строк:

«Прошу не сердиться на бродягу деда-мороза. Он к вам запоздает: явится не как все люди, а несколько позже. Ему придется произносить первый тост на новогодней елке в Доме культуры.

Ваш дед-мороз».

Бетти Ояровна и бабка Маша захлопотались. Им пришлось помогать мне украшать елку, готовить стол и заниматься главным — жарить гуся, начиненного капустой и яблоками.

Зося с Борисом пришли в одиннадцатом часу и принесли подарки для ребят — два духовых пистолета, стреляющих стрелами, похожими на кисточки.

Почти сразу же за ними ввалился Ян с боксерской «грушей» и еще какой-то человек, закутанный в башлык. Я сразу не узнала гостя, отряхивавшегося от снега, а когда он снял башлык и шапку — бросилась целовать. Это был старый тренер Кирилла — дядя Володя.

— Вот молодчина, Ян, — привел такого гостя!

— Насильно затащил, — пояснил Ян. — Пришлось грубую, воловью силу применить.

— Ничего подобного. Клевета! — запротестовал дядя Володя. — Я сам собирался, специально домой заходил. Вот доказательства.

И он, развернув принесенный пакет, протянул мне две застекленные фотографии: на одной Кирилл был снят худеньким юношей с пугливо поднятыми перчатками, на другой — зрелым бойцом в матче со знаменитым норвежцем Берлундом.

Дядя Володя по-прежнему сухощав и юношески строен, только лицо и шея, испещренные глубокими морщинками, выдают его годы.

— Говорят, что ты безработная? Хочешь у меня в младшей группе поработать? — спросил он.

— Ну какая я теперь спортсменка.

— А я тебя не в чемпионы беру. Мне помощник-воспитатель требуется.

— Но я же бокса совсем не знаю.

— И не надо. — В детской спортивной школе не только боксеров готовят. Мы и ваших ребят возьмем.

— Ну, разве только с Игорьком и Димой… на общественных началах.

— Зачем на общественных? Нормальную зарплату получишь.

— А нельзя ли и мне к вам? — спросила Зося.