Когда исчезает страх

Рассказав о своих делах, Ян поцеловал мать и попросил:

— Только, пожалуйста, не тревожься. Наказания я не боюсь… Попробую подняться, пойду учиться.

— Я надеюсь. Ты всегда был верен своему слову. Только не дай одолеть себя гордыне и злобе.

Постараюсь, мама.

В вестибюле Яна поджидал Гарибан.

— Не отправиться ли нам прямо в спортивный лагерь? — спросил он. — Наши готовятся к осенним соревнованиям. Хоть немного отвлечешься.

— Я никого не хочу видеть.

— Мне это понятно. Будешь жить в карантинном домике. Отдаю свое ружье и Альфу. Собака — верный друг, она лучше людей.

Ян нахмурился, — ему не хотелось уезжать далеко от матери.

— И по другим причинам лучше не мозолить глаза нашим деятелям, — продолжал Евгений Рудольфович. — Людские сердца отходчивы, но для этого требуется время. Если ты покажешься начальству не сейчас, когда все обозлены, а позже, то меньше достанется. Это уже проверено опытом жизни.

— Хорошо, — согласился Ян. — Но поедем не сегодня, а завтра утром. Мне хотелось бы повидаться кое с кем из друзей.

— Когда приходит беда, друзей остается немного, — заметил Гарибан и предложил: — Располагайся у меня в кабинете. Советую использовать телефон. Самое удобное средство общения в таких случаях: не видно ни краски стыда в лице собеседника, ни его ускользающих глаз.

* * *

После обеда Ян позвонил Борису Валину.

Толстяк обрадовался, услышав его голос:

— Наконец-то! А то уж думали, что ты там на вечные времена застрял. Ходили встречать с Зосей, да ничего толком не узнали. И Кирюшку не поймать; дома, что ли, не бывает? Чего ты там натворил?

— Накуролесил, — сознался Ян. — Попал в неприятную историю. При встрече расскажу. Ты сегодня свободен?

— К сожалению… взял билеты. Идем с Зосей в Нарвский дом культуры, — МХАТ приехал, «Вишневый сад» показывают.

— Та-ак, — понимающе протянул Ян. — Ясное дело. А как твои дела?

— Парашют пошел в серийное производство. Целым конструкторским бюро командую. Верчусь, часа свободного не имею. Килограмма три словно ветром сдуло. В общем, жить можно. Даже и в личных делах кое-какие сдвиги наметились: с Зосей вижусь почти ежедневно, танцевать научился…

Толстяк хвастался успехами, забыв, что у Яна горе и неприятности.

— Заходи как-нибудь! — кричал Валин в трубку. — Расскажу подробней…

Не дослушав его, Ян резким движением нажал на рычаг аппарата.

Будь Валин настоящим другом, он бы не вспомнил о театре, а немедленно примчался бы сюда, подбодрил и помог советом. Впрочем, еще недавно Ян сам был таким же: жил лишь для собственных удовольствий. Разве променял бы свидание с интересной девушкой на нудные жалобы приятеля, которому не повезло в жизни? Зося не пожертвует театром ради него. Их обоих нельзя причислять к верным друзьям. Они теперь только знакомые.

Большинцовой Ян позвонил без обычной уверенности и хрипловатым голосом сказал:

— Я хочу увидеться с вами, и как можно быстрей.

— А нужно ли, Ян? — тихо спросила девушка. — Мы, видимо, неправильно понимали друг друга. Мне бы не хотелось вводить вас в заблуждение.

— У вас кто-то другой?

— Да, — ответила она. — И давно.

Ширвис не поверил ей: «Обычная девичья привычка перечить, выдумывать».

— Кто он? — потребовал Ян. — Назовите его имя.

— Вы знаете… Кирилл Кочеванов.

Больше с ней не о чем было разговаривать. Если это шутка, то неуместная. Ян со злостью положил телефонную трубку. В другое время он бы поехал к Ирине и добился решающего разговора. Ян никому бы не уступил её. Но сейчас он не верил в себя. А Кочеванов каков? Все готов захватить.

Больше звонить было некому… Ян знал, что приятели, которые еще недавно льстили ему и не скупились на похвалы, теперь будут избегать его. Такие набиваются в друзья лишь в дни славы и благополучия.

Он прошел в столовую, где Гарибан просматривал газеты, и сказал:

— Мне в городе больше делать нечего. Если хотите — едем сегодня.

Евгений Рудольфович только этого и ждал:

— Уже чураться начали? Видеться не желают?

— Ну и пусть.

— Ах, подлецы… ах, мерзавцы! — убирая газеты в портфель, возмущался Гарибан. — Теперь ты по-настоящему узнаешь, кто был другом, а кто лишь притворялся им.

В «эмку» Гарибан сел не впереди, на свое обычное место, а рядом с Яном — на заднее сиденье. По пути Евгению Рудольфовичу удалось вытянуть из расстроенного парня то, что его интересовало. Тренер заставил боксера детально вспомнить все, что было за границей, час за часом, день за днем.

К концу поездки Ян чувствовал себя опустошенным, а Евгений Рудольфович самодовольно потирал руки и говорил:

— Так-с, очень хорошо! Сомов теперь не отвертится… С сегодняшнего дня во всем случившемся виноват не ты, а он. Понял? Только больше никому не доверяйся и не откровенничай. Мы тебе придумаем иную историю, близкую к происшедшей, но без некоторых деталей. Живи спокойно. А он еще пожалеет, что так отнесся к тебе.

Глава двадцатая

Поселившись в домике на берегу озера, Ян решил ни с кем не видеться. Ему хотелось побыть одному, собраться с мыслями.

Как-то разом оборвались все связи, и вокруг стало пусто. Даже собака, которую дал Гарибан, убежала от Ширвиса.