Когда кончаются игры (СИ)

- Потому что он созрел, и я уведу его так, словно его никогда и не существовало.

- Я не!.. - начинает Хаски и хватает воздух ртом, падает на пол, потому что так может приблизиться еще на шаг.

- Но у вас и не будет повода убивать друг друга, - продолжает Вега уже мягче, отступает к Каю. Он по-прежнему не настоящий, фарфоровый. - Я же знаю, о чем ты попросишь, Акросс... Если не будет Кая, то и смысла ее убивать не будет, так?

Акросс медленно кивает, еще не смея поверить в то, что ему предлагают.

- Вот видишь, я верну тебе Гидру. Насовсем, а не на пару часов. А вот Хаски чего хочет?

Сейчас Хаски - как смертельно раненый. Он дышит глубоко, отрывисто, слабо приподнимает голову.

- Помнить, - хрипит он. - Мне нужно его помнить.

Вега присаживается рядом с Каем, обнимает его за голову, прижимает к себе.

- Ты же понимаешь, что так лучше? - старается успокоить она. - Помнить Кая будет больно. Не проще ли забыть?

- Нет, - выдыхает Хаски, опускает голову. И вдруг разом становится легко - ничего не мешает не двигаться, не дышать. И вокруг уже не холодная темная зала, а родная жесткая кровать, своя комната. За окном раннее, мутное утро.

Хаски приподнимается и не может понять, что произошло, и было ли оно на самом деле. Пистолета в толстовке нет. Первая связь с миром - это телефон. Хаски трижды просматривает список, но номера Кая в нем нет. Зато находит и набирает Гидру. После случившегося он и не удалял номер, но вряд ли кто ответит по мертвому телефону.

- Да? - слышится раздраженный сонный голос. - Ты чего, капитан?

Хаски сбрасывает.

Последняя надежда - поискать Кая дома у самого Кая. Будто оживший мертвец не самое лучшее доказательство тому, что мир изменился, сдвинулся с той точки, на которой остановился.

И все же, ничего не меняется в городе. Все те же троллейбусы, машины, и даже, кажется, рожи все одни и те же. Это все равно дает какую-то абсурдную надежду на то, что Кай здесь есть. Может быть он и сам помнит о том, что произошло, будет шарахаться от Хаски, но все же - он должен существовать.

Тем больнее разочарование, когда дверь открывает его мама. Странно и невозможно это объяснить, оно на уровне шестого чувства, но Хаски ощущает - в этой квартире не пахнет Каем. Во всем мире нет его следов, и даже эта женщина не такая бодрая и боевая, какой Хаски увидел ее впервые. Она похожа на старую учительницу, что всю ночь проверяла тетради. Но остановиться Хаски уже не может, выпаливает:

- Саша... дома?

Хотя надо было бы спросить: "существует". Женщина прислушивается к имени как к чему-то отдаленно знакомому, как бы примеряя его на Виктора, прежнего сына, но осознав, что нет, не оно, отрицательно качает головой:

- Тут нет никакого Саши.

И агрессии в попытке что-то защищать в ней не просматривается. Она будто вместо чая пьет пустырник с ромашкой и не сразу вспомнит, какой сегодня день. Хаски от злой досады за себя и за эту женщину сжимает зубы и не удерживается, разочарованно бросает:

- А должен бы быть.

Когда он разворачивается, она устало выдыхает: "наркоман", и закрывает дверь. И все же, она открыла утром незнакомцу, совсем не боясь за свою жизнь.

Мир вымирает. Хаски сам чувствует себя в нем призраком - в то время, когда все сдвинулось с одной точки, он был вне мира, остался помнящим. Долго он сидит на первой же попавшейся лавочке, глядя то в скучный асфальт, то отвлекаясь на громкие звуки, а потом извлекает телефон из кармана и снова набирает номер Гидры.

- А теперь рассказывай, - устало начинает Хаски без приветствия. - Как так получилось, что я твой капитан.

Эпилог.

Хаски боялись даже свои. Последние полгода он как с цепи сорвался. Конечно, у него были причины убивать Акросса с особой жестокостью, хотя бы в память о своих прошлых смертях, вот только у самого Акросса больше не было причин умирать. Переход в реальность кончился почти ничем, если не считать того, что Гидра теперь в другой команде. И игры возобновились, все пошло по-прежнему. Только Хаски занял роль злодея и никого к ней не подпускал. Хотя во время перехода в реальность никто от их стычек не умер, было ощущение, словно он мстит за кого-то.

- Я тебя не отпущу, - упрямится Акросс. Гранит замолкает с видом: "Опять двадцать пять", отходит от Гидры, которая уже одной ногой в вентиляционной шахте. Девушка улыбается смущенно, заверяет:

- Все будет хорошо.

- Если получится... А если нет? Он же ненормальный и больше меня ненавидит только тебя. Он думает, что ты предала его.

- Так и есть, - соглашается Гидра. - И за это надо хотя бы иногда отвечать. А пока у нас шанс завершить игру и вытащить наших до того, как их отправят в переработку. Акросс, я - способ поскорее закончить игру. Конечно, все может быть плохо, но... я-то боли не чувствую. А вот твои ребята - чувствуют.

Акросс молчит, похожий на упрямого ребенка. С ним до перехода в реальность такого не было, словно передавшаяся через гены гиперопека наконец взяла верх над характером. Гидра, сдавшись, выбирается из вентиляции, касается мягко рук капитана, осторожно целует в кончик носа.