Когда король губит Францию

Сидел он на каком-то убогом сиденьице, на которое я бы ни за что не сел даже в те времена, когда меня только что посвятили в епископы; как и всегда, он во время всей нашей беседы сильно сутулился. Крупный нос с горбинкой, продолжающий линию лба, крупные ноздри, густые брови высоко над глазницами, большие уши, так что мочки их торчат из-под белого папского головного убора, уголки губ оттянуты вниз к кудрявой бородке. Производит впечатление человека крепкого, и удивительно даже, почему у него такое хрупкое здоровье. Какой-то скульптор высекает его из камня для будущего надгробия. Потому что он наотрез отказался, чтобы ему ставили статую, из упрямства, конечно... Но на усыпальницу он все-таки соглашается.

В тот день на него нашел стих жаловаться. Он говорил мне: «Каждый Папа, брат мой, должен пережить, на свой, конечно, лад, страсти Господа нашего Иисуса Христа. На мою долю выпала неудача во всех моих начинаниях. С тех пор как по воле Господней я очутился на вершине христианского мира, я чувствую, что распят на кресте. Что совершил я, в чем преуспел за эти три с половиной года?»

По воле Господней, кто же спорит, кто спорит? Но признаемся, что выразилась она отчасти через мою скромную персону. Поэтому-то я и позволяю себе кое-какие вольности в разговоре со Святым отцом. Но тем не менее есть вещи, которые я никак не могу ему сказать. К примеру, не могу же я ему сказать, что люди, которые наделены высшей властью, не должны слишком ревностно стараться переделать мир сей, дабы оправдать свое возвышение.

В душе великих смиренников таится потаенная гордыня, которая служит причиной всех их неудач.

Я-то прекрасно знал все замыслы Папы Иннокентия, все его великие начинания. По сути дела, их всего три, но они взаимосвязаны. Самый тщеславный из этих трех замыслов – воссоединить Римскую и Греческую церкви, как вы догадываетесь, под эгидой церкви католической; вновь объединить Восток и Запад; восстановить единство христианского мира. Об этом мечтают все папы уже тысячу лет. И при Папе Клименте VI я сильно подвинул это дело, так далеко оно еще никогда не было подвинуто, и, во всяком случае, дальше, чем в наши дни. Папа Иннокентий приписал этот замысел себе, словно бы эта мысль, совсем новая мысль, снизошла на него свыше через Духа Святого. Не будем этого оспаривать.

Второй его замысел, который, в сущности, предшествует первому, заключается в том, чтобы вновь перенести папский престол в Рим, ибо влияние Папы на христиан Востока может стать и впрямь великим, ежели исходить оно будет с высоты престола святого Петра. Сейчас Константинополь переживает период упадка и может, не поступившись честью, склониться перед Римом, но отнюдь не перед Авиньоном. Тут, как вы знаете, я расхожусь с ним во мнении. Возможно, рассуждение это было бы справедливо при условии, что сам Папа не окажется в Риме еще более слабым, чем в Провансе...

А ведь для того, чтобы возвратиться в Рим, надо прежде всего примириться с императором – таков третий его замысел. Это дело первоочередное. А теперь посмотрим, к чему привели нас эти прекрасные замыслы... Вопреки моим советам мы спешно короновали Карла, которого избрали уже восемь лет назад и которого мы все-таки держали в узде, маня его, так сказать, конфеткой миропомазания. А теперь мы против него бессильны. Он отблагодарил нас своей «Золотой буллой», которую нам пришлось волей-неволей проглотить молча и из-за которой мы потеряли возможность не только оказывать свое влияние на выборы императора Священной империи, но и на финансовые дела имперской церкви. Это совсем не примирение, а полная сдача. А за это император великодушно соблаговолил развязать в Италии нам руки, другими словами, позволил нам сунуть руку в осиное гнездо.