Когда король губит Францию

Когда растерзанный Жан д'Аркур, которого бесцеремонно подталкивали в спину лучники, проходил мимо своего младшего брата Луи, он что-то злобно шепнул ему, но что – никто не расслышал, на что брат его ответил неопределенным жестом руки, могущим означать все что угодно: я-то что могу сделать, я камергер короля… ты ведь сам на это пошел, тем хуже для тебя…

– Сир, отец мой, – твердил свое герцог Нормандский, – вы поступаете дурно, обращаясь так с этими достойными людьми.

Но Иоанн II не слушал больше сетований сына. Он переглядывался с Никола Браком и Робером де Лоррисом, которые незаметно указывали ему кое-кого из приглашенных.

– И этого в тюрьму! И того тоже! – командовал король, толкая мессира де Гравиля и тыча кулаком в бок Мобюэ де Мэнмара: эти двое тоже были причастны к убийству Карда Испанского, но два года назад получили грамоты о помиловании с собственноручной подписью короля. Как видите, ненависть эта не переставала его жечь.

Миттон Дурачок, взгромоздившись на каменную скамью, выбитую в амбразуре окна, делал какие-то знаки своему хозяину дофину, то показывая на стоявшие на сервированном столике блюда, то на короля, а потом тыкал себе пальцем в рот… что означало: «Давай, мол, им есть».

– Отец мой, – обратился к королю дофин, – не желаете ли вы, чтобы вам подали поесть?

Мысль карлика оказалась весьма удачной – только благодаря ей вся Нормандия целиком не очутилась в темнице.

– Да, конечно же, черт побери! И верно, я совсем проголодался! Знаете ли, Карл, я прискакал сюда через Лионский лес и с самого утра не слезал с лошади – торопился наказать этих злодеев. Велите подавать!

И он жестом приказал снять с себя шлем. Из-под шлема показалось багровое лицо, слипшиеся волосы, взмокшая от пота борода. Усевшись на место сына, он, очевидно, уже забыл свою клятву не есть и не пить, раз Карл Наваррский все еще живет на нашей земле.

Пока королю спешно ставили прибор, пока наливали ему вино, пока разогревали паштет из щуки, правда, уже початый, пока подносили ему еще не тронутого и еще теплого лебедя, в зале и на лестнице началась суета – пленников вели вниз, а слуги бегали взад и вперед из поварни в залу, так что многим нормандским сеньорам, пользуясь суматохой, удалось незаметно скрыться, в том числе мессиру де Клеру, который тоже числился среди убийц красавца Карла Испанского. А раз король, видимо, не собирался никого больше брать под стражу, лучники беспрепятственно их пропустили.

Свита короля буквально умирала от голода и жажды. Иоанн Артуа и Танкарвилль исподтишка поглядывали на заманчивые яства. Они ждали, когда король пригласит их к столу. Но так как король не приглашал, Одрегем оторвал ножку жареного каплуна, стоявшего на краешке стола, и, стоя, начал есть. Людовик Орлеанский хмурился. Нет, и впрямь, его братец не слишком-то печется о тех, кто ему верно служит. Поэтому он без приглашения уселся на еще не остывшее кресло Карла Наваррского и заявил:

– Мой долг составить вам компанию, брат мой!

Тут только король со снисходительно-равнодушным видом пригласил своих родичей и баронов за стол. И в одну минуту все разместились на скамьях и, не обращая внимания на заляпанные соусами скатерти, жадно набросились на объедки. Велико дело, если слуги не успели переменить им серебряную посуду. Хватали все подряд, что под руку попало, начинали со сладкого пирога и закусывали его шпигованной уткой, а облитого жиром гуся запивали раковым супом. Жаркое так и доели неразогретым. Лучники – кто довольствовался просто хлебом, а кто пробирался на поварню в поисках чего-нибудь посытнее. Стражники допивали из кубков недопитое вино.