Когда король губит Францию

Тут он весьма высокомерно напомнил мне, что в прошлом году прошел весь Лангедок и привел своих рыцарей к морю латинян, не встретив ни малейшего отпора со стороны короля; что даже нынешним летом он совершил поход от самой Гиени до Луары; что почти вся Бретань находится под английской эгидой; что добрая половина Нормандии под началом его величества Филиппа Наваррского готова последовать примеру Бретани; что многие сеньоры из Ангумуа, Пуату, Сентонжа и даже Лимузена присоединились к нему. У него хватило такта не упомянуть наш Перигор... и во время всей этой тирады он смотрел в окно – не высоко ли поднялось солнце над горизонтом — и под конец небрежно бросил:

– Какие же мирные предложения услышим мы от короля Иоанна после того, как мы оружием добились таких успехов, после того, как мы по праву и по существу захватили часть Франции?

Ох, если бы король пожелал выслушать меня еще в Бретее, в Шартре... Ну что я мог отвечать, с чем сюда явился? Я сказал принцу, что пришел я к нему с пустыми руками, ибо король Франции, чувствуя свою силу, не желает даже думать о мире, прежде чем не одержит победу, на что справедливо рассчитывает; но что я принес ему повеление Папы, который хочет прекратить кровавую междоусобицу на Западе и который настоятельно просит королей, твердил я, примириться, дабы всем вместе прийти на помощь нашим братьям в Константинополе. И спросил, на каких условиях Англия...

Не отрывая глаз от окошка, за которым солнце подымалось все выше, принц резко положил конец беседе:

– Только моему отцу, а отнюдь не мне подобает решать вопросы мира. Мне он не давал никаких полномочий вести переговоры.

Потом он попросил извинить его за то, что должен сниматься с места. Чувствовалось – лишь одно занимает все его помыслы: как бы оторваться подальше от преследующей его по пятам армии.

– С вашего позволения я хочу благословить вас, ваше высочество,– сказал я ему.– И я буду поблизости, ежели вдруг вам понадоблюсь.

Вы скажете, дорогой племянник, что улов мой был не столь уж богат, когда я выехал из Монбазона вслед за английской армией? Но, представьте себе, я вовсе не был так раздосадован, как можно подумать. При этом положении вещей мне удалось подсечь рыбку, и теперь я водил ее на крючке. Все прочее зависело от бурности течения реки. Мне следовало только не слишком удаляться от берега.

Принц Уэльский направился к югу, к Шательро. В эти дни по дорогам Пуату и Турени двигалась необычная процессия. Впереди армия принца Уэльского с сомкнутыми рядами, шесть тысяч человек, и, хотя шли они в отменном порядке, все же чуть запыхались и уже не задерживались, чтобы сжечь по пути крестьянский амбар. Скорее уж, земля жгла копыта их коней. Брошенная вдогонку англичанам и отделенная от них днем пути огромнейшая армия короля Иоанна, которую он перестроил, как и было им задумано, другими словами, оставил только рыцарей – около двадцати пяти тысяч,– и которую он гнал без передышки, начала уже уставать, не так четко выполняла приказы и бросала по дороге отставших.

А между англичанами и французами, следуя за первыми и обгоняя вторых, двигался мой маленький кортеж, пятнышко пурпура и золота среди лугов и лесов. Кардинал, затесавшийся между двух неприятельских армий,– такое не часто встретишь. Войска торопились начать битву, а я вместе с крохотной своей свитой упорно пекся о мире. Мой племянник Дюраццо не скрывал дурного расположения духа; я догадывался, что его гложет стыд – сопровождать человека, собирающегося совершить единственный подвиг – отговорить людей воевать. И все другие мои рыцари, Эредиа, Ла Рю, все думали так же, как и он. Дюраццо, тот прямо мне сказал: «Дайте же вы королю Иоанну разбить англичан, и все будет кончено. А впрочем, каким образом вы собираетесь этому помешать?»

В глубине души я был такого же мнения, но я не желал бросать начатого дела. Я отлично понимал, что, ежели король Иоанн догонит принца Эдуарда, а он его наверняка догонит, он его сокрушит. И ежели это свершится не в Пуату, то уже наверняка в Ангумуа.

Все явно складывалось так, что король Иоанн не мог не стать победителем. Но в эти дни расположение небесных светил было для него неблагоприятным, весьма неблагоприятным, и я это знал. И все время думал, как же так, когда на его стороне столь явное преимущество, как же может аспект его планеты быть столь роковым? И я твердил про себя, что, верно, победу он одержит блистательную, но будет убит. Или же по дороге его свалит недуг...

По тем же самым дорогам двигалась кавалькада отставших – графа Жуаньи, графа Оксерского и графа Шатийонского – славные малые, вечно в веселом расположении духа и ни в чем себе не отказывающие, и с каждым часом они приближались к французскому воинству:

– Люди добрые, короля не видали?

– Короля? Нынче утром он проехал через Ла-Э.

– А англичанин?

– Он ночевал здесь накануне...