Когда крепости не сдаются

Добравшись до диванов, Карбышев и Наркевич думали, что тут же и заснут. Но получилось иначе. Совершенно стемнело и, наверно, уже перевалило за одиннадцать, а они все перевертывались с боку на бок. Сон не шел. Наконец в соседней комнате послышались осторожные шаги, приглушенный разговор. Не вернулся ли учитель? Карбышев быстро сел на диване и позвал:

— Товарищ хозяин!

Учитель вошел в классную комнату с далеко вперед протянутой рукой.

— Здравствуйте, гости дорогие, здравствуйте! А я ведь знал, что в Низке у нас гости. Только не думал, что прямо ко мне. И про машину, и про немца знаю… От разведчика Чиркова…

Насколько можно было рассмотреть в темноте, учитель был коренастый человек с резкой складкой между бровей и острым взглядом серых глаз.

— Два командира… Два командира… А какие командиры?..

Он стукнул о стол донышком жестяной лампы и с легким звоном снял с нее стекло.

— Не зажигайте, — сказал Карбышев, — не надо. Я понимаю — вам важно знать, кто мы такие. Пришли люди в военной форме, а без сапог. Не беспокойтесь: покажем документы. Секрета нет: я — профессор Академии Генерального штаба, генерал-лейтенант советских инженерных войск; мой товарищ — полковник…

Учитель вскочил и быстро заходил по классу.

— Вот оно как, — взволнованно повторял он, — вот как! Это — случай исторический… И на меня большой, очень большой ложится долг… Жена говорит: накормлю, отдохнут, а ты побриться дай… Рассуждение, — прямо скажу, — куриное. Конечно, и — побриться, и — все… Но ведь главное-то… Вот вы не дошли до шоссе Слуцк — Минск, а сюда завернули. Правильно вам Чирков посоветовал. Но ведь он и сам не знал, что по шоссе фашисты так и прут. Ведь самого Чиркова чудом пронесло. Как же так — вслепую? Мое предложение: снять форму и… Вид у вас преклонный…

— Форму мы не снимем, — решительно сказал Карбышев.

— Хм… Понятно! Тогда — выждать. Да… Это уж непременно, — выждать здесь, у меня, пока «они» не пройдут, и слуцкое шоссе не откроется…

— Это — дело другое.

Учитель остановился посреди класса и как бы в недоумении развел руками.

— Да, впрочем, зачем я берусь советовать? Завтра…

— Что — завтра?

— Завтра утром «дядя Павел» здесь будет.

* * *

Странная была эта ночь с первого на второе июля. Когда учитель ушел, Карбышев сказал себе: «Теперь всем беспокойствам — конец. Спать!» За окном тихо струились звездные потоки. Новорожденный месяц выглядывал из бездны, кокетничая тонким и нежным профилем. Карбышев слышал далекое мычанье коров, близкую возню мышей под полом, громкое пение запертого в сарае петуха — слушал и не спал от множества мыслей, распиравших его мозг. Или все-таки спал? И это — возможно. Наркевич несколько раз говорил ему: «Что это вы так стонете?» — а он и не знал, что стонет. Так незаметно подступило утро, и покрытый блестящей пылью луч солнца ворвался в классную комнату…

Иволга пела, как ей полагается петь по утрам в июле. Учитель вошел с мыльницей, полотенцем, бритвой и чайником, полным горячей воды. Стоило взглянуть на его выразительное лицо, чтобы насторожиться.

— Прошу привести себя в порядок, — предложил он, — а потом поднимемся на чердак. Там поджидает нас «дядя Павел». Там и позавтракаем.

— Как — «дядя Павел»?

— Ну да… Он еще с ночи здесь.

— Значит, я все-таки спал, — сказал Карбышев, — ничего не слышал.

— И не услышали бы. Большую осторожность соблюдаем. Но когда я «дяде Павлу» сказал, кто вы такой, он вас будить чуть не кинулся. Еле удержал. Да и вы его знаете.

— Я?

— Безусловно.

— Вот так фунт, — сказал Карбышев, далеко отводя от мыльного лица руку с бритвой и пристально глядя на учителя, — коли так, расшифровывайте «дядю Павла» до конца.

— Извольте: полковник Романюта!..

— Фью-ю-ю!!!

…Сидели рядком на дымоходной кладке под крышей, завтракали сухими раками и с величайшим вниманием слушали рассказы друг друга. Карбышев и Наркевич подробно повествовали о своих приключениях день за днем, вплоть до наслаждений, связанных с сегодняшним утренним туалетом. Карбышев погладил щеки.

— Теперь бы можно и в академию — лекции читать…

Шутка значила: а что же дальше? Так все и поняли. И никто не ответил на нее шуткой. Романюта заговорил о себе. Нет, он не «отстал», и не «отбился», и не околачивается без дела в родных местах, скрываясь до счастливого случая. У него — задания. О таких, как он, говорят: «заброшен». Дело его еще не развернулось, но развернется — непременно. Успех для него — вопрос жизни и смерти. Естественно, что связан Романюта еще и с разными мелкими войсковыми группами из «отбившихся». Есть саперная группочка. Из нее — Чирков, спасенный Карбышевым.

— Уж и тонконогий, — похвалил Романюта Федю, — настоящий разведчик, — везде пройдет. Отправил его вчара к бедакам…

— Что за бедаки?

— История с географией…

«Бедаками» Романюта называл остатки какой-то стрелковой части, потерявшей в бою всех командиров и все-таки упорно пробивавшейся на восток и без них и без продовольствия.

— Послал для связи.