Когда куковала кукушка

– Не знаю ещё, – ответил Чагрин и расслабил ноги, перед этим упирался в пол кабины, чтобы не болтаться на сиденье. – Всё зависит от того, что за бумаги ждут меня у твоего отца.

– А вы поживите у нас подольше. В эту субботу погуляете у меня на свадьбе!

– Вот оно что! – Чагрин увидел, как широко раздвинулись губы парня, а глаза засияли зелёным светом. – Уже подали заявление?

Денис тряхнул головой.

– Нет. Я и отцу об этом ещё не говорил.

– Вот так сюрприз! Почему не предупредил заранее? Ему приготовиться надо.

– Потому и не говорю, что начнёт собираться, волноваться до срока. На днях, а может, и сегодня, скажу. Да он не будет против моего выбора, я уверен. Он мою невесту почти каждый день видит на ферме или на Доске почёта. Доска висит возле конторы совхоза. Её нельзя не видеть, – добавил Денис, имея в виду, конечно, свою невесту.

– Красивая?

Денис чуть-чуть выдвинул нижнюю губу, как бы говоря: «Ещё бы!» – а потом ответил:

– Очень. Она самая красивая. А какие у неё ямочки на щеках! Честное слово, не вру. – Он повернул голову вправо, проверяя, не смеётся ли гость?

Роман Антонович не смеялся, сам когда-то переживал подобную неделю ожидания.

– Счастья тебе, Денис, полный кузов, – и Чагрин слегка пожал обнажённый правый локоть парня.

– Спасибо. Мы с Катюшей счастливы. Только вы не говорите отцу, ладно? Обидится, что не от меня первым узнал, а от вас.

– Договорились, буду молчать, как белорусский партизан!

Самосвал выехал на перекрёсток просёлочных дорог и свернул вправо, вдоль молодой и уже местами чуть пожелтевшей лесопосадки, а когда проехали мимо чьей-то могилы, там слева от дороги, за чёрной металлической оградой, Денис нажал на кнопку сигнала. С оградки тут же поднялись две юркие трясогузки.

– Дедушка мой здесь похоронен, – пояснил Денис.

Чагрин успел разглядеть красную звезду на пирамидке и крутой спуск вниз к широкой пойме – там, как два огромных чёрных жука, в клубах серой пыли шли навстречу друг другу трактора – зябь уже поднимали.

Проехали мимо этой могилы и взобрались на склон холма, а с него открылся вид на совхоз: длинные крытые новым шифером свинофермы на переднем плане и рядом большие светло-жёлтые стога соломы. Чуть дальше машина проехала тихим ходом вдоль мастерских, во дворе которых стояло десятка два коричневых комбайнов, и механики в синих спецовках суетились около них.

– Техосмотр проводят, – пояснил Денис и правой рукой указал на белое кирпичное здание около водонапорной башни. У зелёного из штакетника палисадника на высоком алюминиевом шесте трепыхался на лёгком ветру красный флаг и видна была просторная застеклённая Доска почёта с фотографиями.

– О, батя уже поджидает нас, вон, впереди слева, у раскрытой калитки. – И Денис плавно притормозил самосвал.

Наискось от конторы через улицу, заросшую вдоль плетней муравой, рядом с кустами сирени стоял рослый широкоплечий мужчина. Увидев самосвал, он неторопливо взъерошил густые с сединой волосы, сделал несколько шагов навстречу приехавшим. Шёл, заметно припадая на правую ногу. Чагрин вылез из кабины, и земля под ним закачалась, словно ступил он на кочки зыбучего болота и вот-вот провалится в жуткую преисподнюю.

– Прибыли благополучно? Вижу, замотал вас этот лихач. – Мужчина протянул Роману Антоновичу руку. – Добро пожаловать, рад вас видеть. Представляюсь: Степан Никодимович Влюпков.

Чагрин ответил на приветствие. Влюпков повернулся к сыну, который так и не отошёл от самосвала:

– Ты свободен, сынок. Езжай на ферму, звонили уже оттуда. – Взял Чагрина под локоть, посмотрел сверху вниз, спросил: – Как же вы меня нашли? По фотографии вашего деда, там был мой отец? Интересно. Ну да, об этом потом поговорим подробно.

– Рука у вас, Степан Никодимович, на зависть, – не утерпел Чагрин, чтобы не заметить.

Хозяин повертел правую руку, потом махнул небрежно:

– Это что… Вот у моего отца была ручища! Под стать лопате для уборки снега! Не зря старики и по сию пору вспоминают, что против Никодима Влюпкова на кулачке никто не стоял более пяти секунд! В плечах отец был не так уж и широк, но ростом в два метра, или чуток боле того. И жилист – страх! Бывало, помню, пацаном я был ещё, разденется отец, заставит поливать на спину из ведра, а тело – одни рёбра и сухожилия. Зато мышцы, будто канаты по телу перекручены. Силён был отец, – повторил Степан Никодимович, спохватился: – Ну что же мы стоим на улице, идёмте в комнату, там и закусим с дороги чем бобыли богаты. Мы ведь с сыном вдвоём обитаем. А перекусивши, поищем то, ради чего вы приехали. Я, признаться по совести, не думал, что вы вот сразу же с ночи и поедете. Просто на всякий случай Дениса послал…

И вот теперь, перегнувшись над сундуком, Степан Никодимович осторожно перебирал уже на самом дне что-то из белья, потом пробормотал: