«Вскоре стало известно, — пишет он, — что этот атлет, такой же неутомимый в оргиях, как в работе, проявил накануне вечером, за ужином, переходящую все границы неумеренность. Выйдя из-за фатального стола, он лег в еще более фатальную для него постель. Придя тем не менее на следующий день в Собрание, он напугал коллег своим видом, несколькими обмороками и поразил мощью своего гениального ума, преобладавшего над всеми детальными способностями» [48]
. У госпожи Ролан мы находим еще некоторые подробности. Она пишет в своих «Воспоминаниях», что «Мирабо устроил веселый ужин в субботу (26 марта) с мадемуазель Кулон, желавшей покорить его. Он пригласил ее к себе и устроил настоящий праздник. На следующий день он отправился за город, где госпожа Леже [49] устроила ему ужасный скандал. Он весьма любезно и успешно ее успокаивал» [50].Эта мадемуазель Кулон, танцовщица Оперы, была известна своим страстным темпераментом. «Альманах подвигов парижских девиц» так пишет о ней: «Кулон, атласная кожа, крутые бедра и миленькая попка; за ужин и последующее… 5 луи».
По мнению Бриссо, эта очаровательная особа лишила трибуна сил в компании еще одной танцовщицы из Оперы, мадемуазель Элизберг, на оргии в замке Марэ, недалеко от Аржантейя [51]
. «Вот те, кто убил его, и не нужно обвинять других людей».Ситуация довольно быстро приобрела спортивный характер. Мирабо не первый раз оказался в постели с несколькими дамами, но в первый — с двумя танцовщицами Оперы. Это оказалось выше его сил. Чтобы удовлетворить все желания девиц, ему пришлось выпить снадобья, настоянного на шпанских мушках.
Это возбуждающее средство и приблизило его конец.
А ведь в марте 1791 года Мирабо, приобретший необыкновенное влияние на Собрание, сблизился с двором и вел тайные переговоры с королем, надеясь договориться о примирении.
Мы можем, таким образом, утверждать, что две вакханки, сократив на несколько лет жизнь Мирабо, обеспечили триумф революции…
Народ был в отчаянии от этой истории. Если такой могучий во всех отношениях человек мог умереть из-за одной ночной оргии, то что же будет с менее крепкими революционерами?
Все взгляды немедленно обратились к Камиллу Демулену — парижанам был хорошо известен требовательный характер его жены, кроткой Люсиль.
Некоторые патриотические газетенки уже упрекали журналиста в том, что он «пренебрегает делом республики ради сладостей супружеской постели».
Смущенный Камилл искренне покритиковал себя в маленькой поэме, где он сожалел о мягкотелости своих последних статей.
В четверостишии, обращенном к Люсиль, он пишет:
Через несколько дней более умеренные газеты повели на Демулена утонченно-коварные атаки. Одна из них, с длинным названием «Противоядие или Амулет против коварных резолюций, интриг, ошибок, лжи, клеветы, пагубных принципов, распространяемых ежедневными газетенками», утверждала, что после женитьбы Камилл безнадежно поглупел.
В номере от 12 марта 1791 газета писала: «Посмеемся же над бедным Демуленом! С тех пор как он надумал жениться, отчаяние его так велико, что он совершенно потерял голову и не понимает ни что говорит, ни что пишет в своих статейках…»
В следующем номере утверждалось, что у Люсиль такой бурный темперамент, что Камилл просто не в состоянии удовлетворить все ее требования.
В номере от 15 марта «Противоядие» позволило себе шутки, слишком смелые даже для французов.
Редактор сочинил письмо от имени Люсиль, сопроводив его ответом редакции.