Он толкнул жену в сторону, чтобы освободить путь. Дженис отшатнулась, потом качнулась вперед, и ее лицо со смачным звуком, словно гнилой фрукт, врезалось в стену. Она инстинктивно сделала неуверенный шаг назад и попыталась оттереть оставшееся на обоях пятно. Когда несколько минут спустя Саймон ковылял обратно, жена все еще терла стену.
— Туда, — просипел он едва слышно. Один за другим супруги ввалились обратно в гостиную. — Закрываем дверь.
— Осторожно, — пробубнила Дженис, в то время как Саймон двинулся к стоящему возле двери книжному шкафу. — Мои вещи…
Непослушными руками она начала собирать с полок всякие безделушки и фамильные ценности: медали, хрустальный кувшин, фотографию в рамке, запечатлевшую ее с мужем и сыном, но Саймон не обращал на жену внимания. Собрав все оставшиеся силы, он толкал и тянул тяжелый шкаф, пока наконец тот не рухнул с грохотом перед дверью, надежно отгородив их от проникновения извне. Дженис стояла и рассеянно озирала творящийся в комнате беспорядок. Обессиленный Саймон повалился на пол. Он еще попытался доползти до софы, но поскользнулся в одной из луж, оставленных супругой, да так и остался лежать. Ему было уже все равно.
Они в безопасности. Дом неприступен.
Через несколько секунд Саймон оглядел комнату. Что-то было не так. Конечно, глаза быстро сдавали, но все же он видел еще достаточно хорошо, чтобы понимать: кого-то здесь недостает.
— Где Натан?
Дженис и Саймон протянули еще восемнадцать дней. Более четырехсот часов просидели они сгорбившись на полу, каждый в своем углу гостиной. Это было дольше, чем кто-либо на несколько миль вокруг; их все еще можно было опознать, в то время как большинство превратились в бесформенные кучи плоти.
Казалось, настала вечность. Часы тянулись, ничем не заполненные. Дженис и Саймон сидели и вспоминали, кем они были, чем занимались, и думали, как же скучают по всему, что утратили. Если бы они обладали способностью чувствовать, то восприняли бы конец с облегчением. Но через неделю с небольшим после смерти мозговая активность стала резко ослабевать — сперва у Саймона, потом и у Дженис. А затем мозг просто отключился, будто сели батарейки.
А Натан, покинувший дом, протянул всего один день. Его отец был прав по крайней мере в одном: в сухом и прохладном помещении скорость разложения замедлялась в разы. Но Натану не хотелось сидеть взаперти и проводить время безо всякой пользы. За свой единственный, но долгий день он поиграл в футбол, если это можно было так назвать, подружился с лягушкой, погонялся за кошкой, попытался залезть на дерево и исследовал ту часть сада, ходить в которую родители ему не разрешали. И даже когда он уже не мог больше двигаться, когда все прочие органы, кроме мозга и глаз, перестали функционировать, он лежал на спине в траве, смотрел на небо, на облака и птиц и строил планы на завтрашний день.
Рори Харпер
СЕАНС У ПСИХОТЕРАПЕВТА