Когда мертвые оживут

Ну точно, это рука Виктора. Он так часто держал за глотку Барб, что она узнала эту хватку в мгновение ока. Что бы ни случилось с прочими его останками после смерти, правая рука была по-прежнему сильной и умелой. Передавила гортань мгновенно, и в глазах у Барб заплясали лиловые звезды.

Она тяжело шлепнулась на попу, растопырила ноги, а Ренни сиганул через кровать. Правда, помедлил миг уж очень не хотелось прикасаться к мертвецкой руке. Завершалась она бело-красным куском мяса, похожим на жирный хвост ядозуба. Ренни решительно ухватился за куцый обрубок и дернул.

Мать вашу, да тут беды не расхлебать. Никакая баба такого не стоит.

Лицо Барб сделалось темно-лиловым. Ренни подполз ближе, отогнул вцепившийся указательный палец и услышал хруст: палец сломался в нижнем суставе.

«А может, так и оставить? Пускай придушит Барб, все и закончится».

— Ну нет уж, — сказал себе Ренни, отдирая средний палец.

Лохануться перед кусками рубленого мяса — черта с два! На этот раз треск ломающейся кости даже вызвал у него улыбку.

На кисти сидела пара глаз: они развернулись буквально на сто восемьдесят и уставились на Ренни. Зрачки были во всю радужку. Барб, красная, как перезрелый помидор, храпела, будто загнанная лошадь, пытаясь втянуть воздух.

Ренни вспомнил, как впервые пожал эту руку. При-иветик! Ага, здорово живешь. Виктор Джекс давил на мозги, всем своим видом будто говорил: «Ну, детка, попробуй меня обойди. Попробуешь — в лужу сядешь».

Без помощи остальных большой и безымянный пальцы удержаться не могли. Наверное, Барб повезло ударом биты раздробить мизинец: он торчал криво и в удушении не участвовал. Наконец Ренни отодрал руку и швырнул через комнату. Барб шлепнулась на пол, рука Виктора ударилась о стену, оставив на ней красное пятно, шлепнулась на пол и неуклюже попыталась уползти.

Барб так же неуклюже встала и принялась топтать руку Виктора. Измазала все пятки слизью, поскользнулась и едва не грохнулась снова. Оттого она разъярилась до крайности и лупила руку битой до тех пор, пока та не перестала шевелиться.

Затем Барб с Ренни присели на корточки на безопасном расстоянии и наконец-то внимательно рассмотрели чудовище.

Это была кисть и дюйма четыре предплечья правой руки Виктора, а на ней глаза. У него были глаза цвета голубой матовой эмали, мутные, бесчувственные, с серебристыми искорками, глубоко засевшими в радужке, будто отсвет скрытого безумия. Теперь эти глаза находились на тыльной стороне кисти, прикрепленные полосами мышц, оплетенные нервами. Один глаз расплющен ударом биты — Барб отвела душу как следует.

Наконец-то Ренни понял, что за бугристый мешочек висел на этой руке.

— Да это же его сердце!

Вполне в духе Виктора — в своей мастерской он каких только механических монстров не собирал! Он слыл чудотворцем, способным вылечить дряхлое авто при помощи гнутой вешалки, плевка и паяльника.

— Его сердце, — выговорила Барб. Такие новости она не слишком желала слышать. — Его сердце, господи боже… Но это как могло быть? Они же там вынули сердце, а ты его в фарш смолотил, и разве ты не сломал ему руку тогда, в прошлый раз?

Ренни вспомнить не смог. Честное слово.

— Я имею в виду… Ренни, у него же головы не было! А как глаза-то сами по себе прикатились?

Сердце вздрогнуло, стенка втянулась, оно содрогнулось, как в последний раз, и выбросило струю крови. На полированном паркете образовалась большая липкая лужа.

— Эй, Барб, теперь ты разбила ему сердце в прямом смысле!

Барб принялась осыпать Ренни неловкими и бессильными ударами открытой ладонью:

— Мать твою, Ренни, это не смешно! Это его гребаная рука! Он черт-те знает сколько раз хватал меня за глотку, и минуту назад я прям видела его, будто он снова явился меня излупить, и это совсем не смешно!

Барб точно была в полушаге от психушки. Накричалась и умолкла, только всхлипывала. Но Ренни сообразил, что делать, и крепко обнял ее. Она не возражала. А если бы вместо этого он дал бумажную салфетку, могла бы и челюсть сломать.

— Ну прости, прости, я такой засранец!

Иногда нутряное чутье, усиленное развитым эгоизмом, заставляло Ренни чувствовать вину или что-то вроде того. Но что самое важное: обнимая Барб и настороженно поглядывая на застывшую руку, он пришел к простому умозаключению. В морге Виктора распотрошили, а он преспокойно приковылял назад. Потом сам Ренни скинул Виктора в канализацию, причем по кусочкам, но тот вернулся и оттуда, прямо через унитаз, как в тех городских сказках про ныряющих крыс, змей и крокодилов. Чертова глазастая рука приводила на ум и тех, и других, и третьих.

— Детка, я знаю, что для этой твари надо. Я уж сделаю так, чтобы больше нечему было возвращаться.

— И что ты придумал? — Барб успокоилась настолько, что взглянула в зеркало проверить, не слишком ли растрепалась.

Ренни приподнял тварь за расплющенный мизинец, с усилием подавляя желание выдать очередную пошлую остроту.

— У тебя же есть жаровня?