Когда молчит совесть

Поля, раскинувшиеся в низинах, порой напоминают человека, больного лихорадкой, - температура высокая, а его от холода бьет озноб! Уже осень в самом разгаре, воздух остыл, а земля еще хранит летний жар. Прольется дождь, пройдет час-другой, и над полями стелется низкий туман.

Слабо светило солнце, играя в прятки с облаками, вразброд плывшими по холодному небу. Растрескались края арыков и канав, полоски земли возле заборов, где не ступала нога человека или копыто скотины. Зато проселочные дороги и тропинки стали гладкие, точно покрытые асфальтом. Но стоило ступить на них, как ноги скользили, увязали, и пешеходы с трудом вытаскивали завязшие сапоги и галоши, - чавканье и хлюпанье сопровождало каждый шаг.

Вугар крепко держал Шахсанем под руку - вдруг поскользнется и упадет. Тропинка вдоль забора была узкой, и Вугар часто останавливался и, делая шаг в сторону, увязая в липкой грязи, пропускал мать вперед. Шахсанем подобрала подол длинной юбки - открылся край красных широких шаровар. Ее старомодные остроносые калоши со стоптанными задниками то и дело соскакивали с ног.

Первую половину пути они шли молча. Тяжело было на душе у Вугара. Он глядел на старенькое платье матери, на ее рваные галоши и думал о том, что раньше, в студенческие годы, когда приезжал сюда раз в три-четыре месяца, не посмел бы явиться к матери без подарка. На деньги, отложенные от стипендии "про черный день", привозил ей то отрез на платье, то пару дешевеньких туфель. Ну а если на одежду денег не хватало, то уж в чае и сахаре Шахсанем не знала нужды. И пусть не были роскошными эти подарки, но они согревали старое сердце Шахсанем, напоминая, что сын любит ее и заботится о ней. А теперь вот явился с пустыми руками. Ему было стыдно и он молчал.

Шахсанем первая нарушила гнетущую тишину.

- Родной мой, - ласково заговорила она. - А как поживает твой братец? Здоров ли?

- Все хорошо, мама! - не сразу ответил Вугар. - У него все в полном порядке.

- А почему с тобой не приехал? Больше года не показывается в родном селе, видно, забыл к нам дорогу.

Вугар не знал, что ответить.

- Приедет! Обязательно приедет, - сказал он нехотя. - Не сердись на него, мама, он сейчас очень занят.

Шахсанем нагнулась, поправила соскочившую галошу и, выпрямившись, многозначительно посмотрела в глаза Вугара. В его растерянном и неуверенном голосе она почувствовала что-то недоброе. Но не стала больше ни о чем расспрашивать, лишь глубоко вздохнула.

- С лета ни строчки от него не получаю! - тихо пожаловалась она. Весной написал, что болеет, и врачи советуют ему поехать лечиться, попросил у меня сто пятьдесят рублей. Я продала телку и послала ему. В ответ прислал короткое письмо: дескать, деньги получил, спасибо! И больше ни слова! Прошлый месяц я позвала сынишку нашего соседа и продиктовала ему письма тебе и Исмету. Ты ответил, а Исмет молчит. Может, обиделся, задели его мои слова, а? Может, я что не так написала?

"Вот тебе и единственный сын! - с горечью подумал Вугар. - Свет материнских очей! Нет предела его наглости... Едет в Кисловодск развлекаться, весело провести время с девушками, а мать обманывает. Что можно ждать от человека, который обирает одинокую, беспомощную старуху, родную мать?"

Снова шли они некоторое время молча, и снова Шахсанем первая нарушила молчание. Сколько горьких дум передумала она в холодном одиночестве, и теперь ей так нужно было услышать слово утешения. Но нет предела доброте материнского сердца. Видя, что сын помрачнел, она сама стала утешать его:

- О чем задумался, сынок? Может, я и тебя обидела неразумными своими словами? Будь проклята старость! Не обращай внимания на мои слова. Видать, я уж из ума выжила.

Шахсанем нагнулась, взяла в руки галоши, - какой от них прок, все равно ноги по щиколотку в грязи. Босой идти стало легче, привычнее.

- А как поживает наша Джаннат, сынок? - спросила она. - Давно о ней ничего не знаю. Хорошая она женщина, да пошли ей бог радость, пусть сбудутся ее мечты и вернутся сыновья, пропавшие без вести! Она вам как родная мать. Ну а вы бережете ее?

Вугар не сводил взгляда с босых материнских ног, - казалось, ее растрескавшиеся ступни ступали не по холодной грязи, а по его обнаженному сердцу. Он расстроился и, задумавшись, не слышал вопроса. Мать по-своему истолковала его молчание. "Видно, плохо себя чувствует мой мальчик. Проклятая болезнь отняла у него все силы. А тут я еще ему допрос точно на Страшном суде учинила..."

"Как трудно и несправедливо сложилась ее судьба, - думал Вугар, глядя на мать. - А ведь жизнь ее начиналась так светло и радостно..." И ему вспомнилось, как давно-давно, долгими зимними вечерами рассказывала Шахсанем сыновьям о своей молодости, о муже...