Когда молчит совесть

Едва истекла неделя со дня смерти Султана-оглы, она на следующий день после поминок начала обхаживать Сохраба. Однажды ночью, убедившись, что дочка уснула, Мархамат-ханум, как бывало, легким шагом направилась к мужу, смело взялась за ручку двери кабинета и тихонько толкнула ее, желая проверить, заперта она изнутри или нет. К ее радости, дверь оказалась не запертой, и Мархамат истолковала это как сигнал к примирению: "Он ждет меня!" Сияющая она вошла в кабинет. Гюнашли, только что раздевшись, лежал в постели, закинув руки за голову, и о чем-то думал. Внезапное появление жены взволновало и встревожило его: какую еще недобрую весть принесла она? Высвободив из-под головы руки, он повернулся, опершись о подушку.

- Что опять случилось?

- Ничего... - В желтоватом свете настольной лампы глаза Мархамат-ханум светились каким-то необычным блеском. Она повела бровями и, улыбаясь, подошла к дивану. - Все в порядке.....

Беспокойство во взгляде Гюнашли угасло, его глаза стали холодными, словно кусочки льда.

- Зачем ты пришла?

Мархамат-ханум тихонько ахнула, этот вопрос, словно горящие угли, обжег ее сердце. Муж, который ждет жену, не стал бы задавать такого вопроса! Но она через силу продолжала улыбаться.

- Пришла. И все тут... Нельзя?

Разгадав намерения жены, Гюнашли отвел взгляд и снова закинул руки за голову. Несколько мгновений он лежал молча.

- Нет, нельзя!

- Почему? - промурлыкала она, явно намереваясь устроиться на краешке дивана.

Гюнашли нервно заворочался, лицо его скривилось, как от боли, стало суровым.

- Не раздражай меня, иди спать!

Мархамат-ханум жеманничала, точно юная невеста:

- Тоскливо мне там, страшно...

- Ничего, ничего... Дочка рядом с тобой.

- Что мне дочка? - жалобно вздохнула Мархамат-ханум. - Она тебя не заменит... Для меня самый главный человек - муж, да не быть мне без тебя ни дня!

Гюнашли отвернулся к стене:

- Имей стыд и совесть! Иди спать...

Но Мархамат-ханум, казалось, не слышала его, бедром отодвинула Сохраба и приподняла одеяло.

- Пусти, холодно...

Гюнашли резко повернул голову и оглядел Мархамат-ханум. Не скрывая раздражения, он грубо сказал:

- И тебе не стыдно?

Но и на эти слова Мархамат-ханум не обратила внимания и пыталась устроиться поудобнее.

- Чего же стыдиться? Не к любовнику - к законному мужу пришла. Уж сколько времени не ощущаю я на своем лице его дыхания, не согревают меня его объятия. Одиночество превратило в сосульку мою душу...

Гримаса исказила лицо Гюнашли:

- Будь человеком, уйди!

Мархамат-ханум задрожала, будто и впрямь замерзла, и стала умолять:

- Джан! Стать мне твоей жертвой, не гони меня... Позволь хоть пять минут полежать рядом, чтобы унять дрожь души моей... - И, не дожидаясь согласия, положила голову ему на спину и крепко обняла за плечи. - Знал бы ты, как я люблю тебя, джан!

Гюнашли вздрогнул, ему показалось, не руки жены, а холодные змеи обвили его. Вырвавшись, он сел на постели:

- Что ты за человек? Слов не понимаешь?!

- А вот такой я человек! - устраиваясь поудобнее, говорила Мархамат-ханум. - Какой ты меня видишь, такая я и есть! - Она кокетливо повела бровями, сверкнула глазами. - И если муж даже назовет меня чертом, обругает меня, все равно каждое его слово будет для меня слаще меда, стать мне его жертвой!

- Встань, прекрати представление!

- Не встану, хоть убей. Нет сил двинуться...

В томных глазах Мархамат-ханум светилась страсть, щеки раскраснелись, молящая нежная улыбка застыла на губах. Как знакомо было Гюнашли это ее выражение! Но сейчас оно вызвало лишь неприязнь. Сдавленным от негодования голосом он прохрипел:

- Вста-ва-ай!

Но Мархамат-ханум не шелохнулась и взмолилась жалобным шепотом:

- Всего пять минут... Жизнь моя! Заклинаю могилой Мургуза-ами, дорогой его гробницей, не обижай мою душу! Пять минут...

Гюнашли схватил ее за запястье, отстраняя от себя:

- Убирайся!

Вынужденная подняться, она села на краешек дивана и, съежившись, простонала, словно тяжело больная:

- За что гонишь, жизнь моя?.. Что я сделала?

- Или ты все забыла?

- Забыла, душа моя. И ты забудь. Ведь кровь же не пролилась!

- Было бы в тысячу раз лучше, если бы она пролилась...

- Все пройдет... Помиримся! Нельзя же столько времени находиться в ссоре! Нет у меня больше сил, ты иссушил мое сердце, зачахла я...

- А ты? Обесчестила мое имя, выставила меня на осмеяние подлецов и негодяев! Все это страшнее смерти!

- Ой, не дай бог, пусть умрут твои враги, пусть сгинут недоброжелатели!

- Довольно! - Гюнашли возвысил хриплый голос. - Это уже не имеет никакого значения. Между нами все кончено. Давно кончено, пойми. В сердце моем ничего не осталось к тебе, кроме ненависти.

Мархамат-ханум, всхлипнув разрыдалась.

- Как ты ужасно говоришь, Соху! Я так люблю тебя, за что же ты ненавидишь меня? Я всегда любила... Мотыльком порхала вокруг тебя...

- Слепая любовь! - вздохнул Гюнашли и едко усмехнулся. - Пленница страсти и тщеславия.

Но Мархамат-ханум продолжала всхлипывать, как ребенок, не понимая глубокого смысла этих так спокойно произнесенных слов.