Когда мы были сиротами

Он являлся собственностью компании «Баттерфилд и Суайр», вследствие чего многие украшения и картины, висевшие на стенах, мне было строго запрещено трогать. Это также означало, что время от времени в доме останавливался какой-нибудь «гость» — например, сотрудник компании, только что прибывший в Шанхай и не успевший еще обзавестись хозяйством. Не знаю, возражали ли мои родители против такого установления. Я же нисколько не был против, потому что «гостем» обычно оказывался молодой человек, вместе с которым в дом входила атмосфера английских лугов, какими они представлялись мне по «Ветру в ивах»[5], или тонущих в тумане улиц из детективных рассказов Конан Дойла. Эти молодые англичане, безусловно, желая произвести хорошее впечатление, позволяли мне задавать им бесчисленное количество вопросов, а иногда даже выполняли мои неблагоразумные просьбы. Многие из них, как мне представляется, были моложе, чем я теперь, и, впервые оказавшись вдали от дома, пребывали в растерянности. Но для меня в те времена все они были объектами пристального изучения и соперничества.

Однако вернемся к Акире. Была в нем некая особенность, которая вспоминается мне теперь в связи с тем днем, когда мы, разыгрывая одну из своих долгих драм, набегались, как сумасшедшие, вверх и вниз по холму и присели отдышаться под кленом. Я, стараясь успокоить дыхание, смотрел через лужайку на дом, и тут Акира, сидевший у меня за спиной, сказал:

— Осторожно, старих. Многоножка. Прямо возле твоей ноги.

Я отчетливо слышал, как он произнес «старих», но тогда не обратил на это внимания. Словечко, однако, Акире, судя по всему, очень понравилось, и в течение последующих нескольких минут, когда мы снова приступили к игре, он несколько раз повторил его: «Сюда, старих!», «Быстрее, старих!».

— Во всяком случае, не «старих», а «старик», — не выдержал я наконец, когда мы заспорили о том, как должно развиваться действие дальше.

Акира, как я и ожидал, яростно запротестовал:

— А вот и нет! Ничего подобного. Миссис Браун. Она заставлять повторять меня: старих, старих. Правильное произношение, всегда. Она говорить «старих». Она учитель!

Переубеждать его было бессмысленно: начав учить иностранный язык, он страшно гордился своим новым статусом знатока английской речи в семье. Но я не желал уступать, и в конце концов спор наш достиг такого накала, что Акира, не дожидаясь окончания игры, гордо удалился, кипя гневом, через «потайную дверь» — дыру в живой изгороди, разделявшей наши участки.

В течение нескольких последующих дней, когда мы играли вместе, он не называл меня «старихом» и не возвращался к предмету нашей ссоры. Я почти забыл о ней, когда через несколько недель, как-то утром, тема всплыла снова. Мы возвращались домой по Бабблинг-Вел-роуд мимо шикарных домов на прекрасных лужайках. Не помню, что именно я ему сказал, но он ответил мне:

— Очень мило с твоей стороны, старик.

Помню, как я боролся с искушением указать ему на свою правоту, потому что к тому времени достаточно хорошо знал Акиру, чтобы понимать: он говорит теперь «старик» не просто потому, что понял свою ошибку; неким странным образом мы оба понимали: он пытается мне внушить, будто именно он всегда настаивал на таком произношении — «старик», а теперь он лишь подтверждает свой аргумент, и отсутствие возражений с моей стороны свидетельствует о его окончательной победе. И действительно, до конца дня он продолжал называть меня «стариком», а лицо у него было такое, словно он хотел сказать: «Ну что, не будешь больше выставлять себя на посмешище? Рад, что ты образумился».

Такое поведение нельзя было назвать совершенно нетипичным для Акиры, но, хотя меня это всегда бесило, я редко удосуживался возражать ему. В сущности — мне и сегодня это трудно объяснить, — я испытывал некоторую потребность подыгрывать фантазиям Акиры, и, если бы кто-то из взрослых взялся быть арбитром в нашем споре по поводу «стариха», я бы сам, пожалуй, принял сторону Акиры.

Вовсе не хочу этим сказать, будто Акира верховодил мной или наша дружба была хоть в какой-то мере неравноправной. В играх я проявлял не меньше инициативы, и большинство окончательных решений оставалось за мной. Дело в том, что в умственном развитии я считал себя выше, и Акира, вероятно, признавал это. С другой стороны, существовали вещи, которые придавали моему японскому другу большой авторитет в моих глазах. Например, приемы борьбы, которые он часто применял, если был недоволен моими высказываниями или если в ходе разыгрывания одной из наших драм я противился повороту сюжета, на котором настаивал он. В целом, несмотря на то что он был всего на месяц старше меня, я считал его более опытным, что ли. Похоже, он знал много такого, что мне было неизвестно. А самое главное, он говорил, будто несколько раз предпринимал дерзкие вылазки за пределы колонии иностранцев, именовавшейся в Шанхае сеттльментом.