Янка давно заметила, что если мама не знает, как сказать что-то важное, она начинает разговаривать штампованными, пафосными фразами, как плохие учителя в школе.
Янке тревожно стало. В прошлый раз это ничем хорошим не кончилось. Ну а теперь-то что? Замуж, что ли, выходит? Да ради Бога! Только если он будет изводить их с Ростиком, как папа Варю…
– Нам надо вернуться домой.
– Что?!
– Не кричи, – поморщилась мама. – Здесь никаких перспектив. Ни для тебя, ни для меня, ни для Ростика. У него, оказывается, большие проблемы в школе. Я с ним уже не справляюсь, ты мне совсем не помогаешь, ты скоро закончишь школу, надо думать о будущем образовании. Здесь ты не сможешь никуда поступить, ты даже языка толком не знаешь и вообще… Там у папы и у меня есть знакомые, всё-таки проще. Ростика вообще надо срочно увозить, он с какой-то шпаной связался…
– Да разобралась я уже со всеми! И там, что ли, шпаны нет?
– Яна! Ну, что ты так всё буквально воспринимаешь? И разве я не права? Про образование. И вообще: ты не хочешь домой?
– Ты весь этот год говорила, что наш дом здесь.
– Просто мы с папой подумали…
– С кем вы подумали?!
– Яна, ну зачем ты так? Он же всё равно твой отец, какая разница, что у нас с ним, ты ведь дочь, и он очень переживает…
Первое, что Янка почувствовала, было… облегчение. Домой! В свой город, в свою квартиру, где можно хлопать дверями, и где все предметы знакомы тебе с детства! Домой! Не надо будет мыть полы и слушать издёвки Шрамко! И тут же она будто с разбега врезалась в бетонную стену… Домой? Ведь они же гордые, они не простили, они уехали, а теперь они вернутся, и она пойдёт опять в свой класс, и все будут так сочувственно на неё смотреть, сочувственно, да, но с оттенком презрения – поманил папочка, вы и прискакали? И она, Янка, этому рада? Она так разозлилась на себя за это чувство облегчения, что заткнула уши. Она вспомнила Варины слова, все её рассказы, и вдруг всё сложилось у неё в голове, как пазл. Она чётко поняла, что они возвращаются не просто домой. Они возвращаются к нему. К папе. Возвращаются, потому что он попросил.
– Значит, ты его простила.
Мама покраснела. Опустила глаза.
– Я знаю, тебе трудно это понять… но мы всё-таки так долго с ним прожили. Нас многое связывает.
– Он же тебе изменил!
– Каждый человек может ошибаться.
Лицо у мамы – непрошибаемое. И голос. Янка прекрасно знала, что когда у неё такое лицо, её ничем не проймёшь, бесполезно. Она представила, как они снова будут жить в своей квартире, все вчетвером, завтракать вместе, вечером телевизор смотреть, ёлку на Новый год наряжать. Можно будет уже не думать о деньгах, не работать. Мама опять будет всегда дома… Ты же этого так хотела, Янка, ещё год назад, когда тебя только привезли сюда! А то, что он жил весь этот год с другой женщиной, спал с ней, целовал её – это забыть?
– Ты из-за денег к нему едешь.
– Что?!
– За ним ведь как за каменной стеной. Работать не надо. Напрягаться не надо. Он всё для нас сделает. Тем более теперь. Когда виноват.
– Ты многого не понимаешь, – устало сказала мама. Она постарела за этот год и подурнела, но Янке не хотелось её жалеть.
– Ты же мне сама говорила, что надо гордость иметь, что…
– Ой, Яна! – досадливо поморщилась мама. – Нет у меня сил на гордость! Вы растёте, надо о вашем будущем думать, а как я вас обеспечу? Продавец в ларьке… Ростик совсем от рук отбился, ты вся в своём Тале, до нас тебе и дела нет! Не до гордости тут!
– А гордость… она, значит, такая, да? Захотел – достал из кармана, захотел – спрятал?
– Ну хватит! – рассвирепела мама. – Ты сама живёшь, как за стеной! Возвела вокруг себя забор! Тебе ни до кого из нас нет дела! Ты знаешь, каково мне приходится на этой работе? Или ты думаешь, раз мне тридцать восемь лет, то всё кончено, я должна забыть о себе? А я тоже жить хочу! Хоть немного! Хоть какой-то просвет увидеть! А папа? Ты хоть раз подумала, каково ему там? Да, он полюбил другую, но он живой человек, живой, а не робот! Он имеет право и полюбить и разлюбить! Меня! А не вас! Ты хоть раз подумала о нём? Позвонила? Написала? Знаешь, как он там изводится, как скучает, не по мне, конечно, мне и не надо, но ты его кровь и плоть, он мучается от угрызений совести! Но разве тебе это интересно, ты же у нас всё про всех знаешь, живёшь сама по себе и всегда права! И я не к нему еду, потому что он не любит меня больше! Я просто еду! Я везу любимому мужчине его детей!
Она выкрикнула это и выбежала из комнаты, хлопнув дверью так, что лепесток штукатурки вспорхнул и шлёпнулся на пол. Янка ошарашенно стояла посреди комнаты. Это она ни о ком, кроме себя, не думает?! Она?! Янка села на кровать. Ей надо подумать. Хорошенько подумать.
Мама вернулась минут через десять. Лицо её было умытым и ещё влажным от воды, но от глаз не отступила слёзная краснота. Она сказала твёрдо и спокойно: