Когда мы покинули Кубу

После Пасхи водоворот вечеринок и благотворительных балов переместится в более прохладный климат. Флориду накроет волна летнего зноя, и людской поток, стремящийся сюда, оскудеет. Великолепные особняки будут стоять с закрытыми ставнями, оставленные на попечение сторожей. Дорогую мебель накроют белыми простынями, чтобы не пылилась до зимы – начала следующего сезона. Правда, некоторые семьи, живущие в Палм-Бич круглый год, никуда не уедут, и все же движение по Уорт-Эвенью станет менее оживленным. Общество утратит интерес к сцене, на которую в течение нескольких месяцев было направлено столько биноклей. Газеты будут писать о тех же девушках и тех же семьях, но в новых декорациях, где будут разворачиваться новые скандалы.

Мамино недовольство тем, что мы вынуждены оставаться в Палм-Бич дольше, чем можно, витает в атмосфере нашего дома. Наполняя гостиную своими жалобами, мама перенаправляет свой гнев с Фиделя на отца, который настаивает на том, что мы не можем позволить себе еще один дом, не можем поехать на север, чтобы состязаться с другими почтенными семействами на светской арене. Дела держат его здесь, и, пока он пытается заново сколотить для нас состояние, Куба превращается в бледнеющее воспоминание.

Религия моей матери – это статус нашей семьи. Правда, в наращивании социального капитала она добивается куда меньшего успеха, чем отец в восстановлении своей империи. В его мире главенствуют земля, сахар и деньги, хранимые в швейцарских и других заграничных банках (благодаря дерзости Фиделя он окончательно потерял доверие к правительству). Когда материнская неудовлетворенность нашим общественным положением и отцовская страсть к накоплению капитала достигают предельного уровня, наш дом охватывает такое нервное напряжение, что я едва не задыхаюсь.

С весенними дождями все проходит так же быстро, как разгорелось. К началу мая общество, в которое мама столь отчаянно стремилась войти, уезжает. Три из четырех ее дочерей по-прежнему не замужем. От города, каким он был в золотые месяцы, осталась только тень.

Теперь, когда Мария возвращается из школы, мы, сестры, часами сидим в гостиной: листаем журналы и читаем, пока мама потягивает коктейли и решает наши судьбы. Целых девять дней шел дождь, и все это время мы не высовывались из дома. Ожидание истощает наше терпение: тон наших разговоров становится резче, взгляды утрачивают сестринскую нежность, отношения между родителями покрываются слоем инея. Однажды после обеда мама объявляет со своего дивана:

– У меня в Испании есть кузина. Пожалуй, вы могли бы ее навестить. Муж у нее – дипломат. Значит, он обеспечит вам приглашения на приемы в посольство. А еще, конечно же, есть Мирта, ваша тетя по отцу. Она замужем за богатым человеком и предлагала помощь, – при этих словах мама хмурится, увидев в собственном плане серьезный изъян.

Мирта, папина младшая сестра, несколько раз приезжала к нам на Кубу, и я всегда чувствовала, что ее супруг-американец не нравится моей матери, в чьих глазах деньги не возмещали отсутствия хорошей родословной. Нет, охотиться на женихов под руководством тети Мирты нам не придется.

– Я никуда не хочу ехать, – говорит Мария.

– Не беспокойся. Тебя никто никуда и не отправит. В твоем распоряжении еще уйма времени до той поры, когда тебя начнут называть старой девой, – дразню ее я. – Наслаждайся.

– Напрасно ты смеешься, – резко произносит мать. – В твоем нынешнем возрасте я была уже замужем и имела ребенка.

Изабелла все это время не говорит ни слова, как будто надеется, что молчание сделает ее невидимой и защитит от внимания матери.

– А еще двое были на подходе, – прибавляет мама, сглотнув.

Я удивлена. Эта реплика – самое прямое упоминание об Алехандро, которое я слышала от нее после его смерти.

– К началу следующего сезона ты станешь старше, – продолжает она, бросив на меня такой тревожный взгляд, будто в день, когда мне исполнится двадцать три, я вдруг превращусь в морщинистую седовласую старуху и меня официально отправят в архив. – Мужчины предпочитают девушек помоложе. Нераскрывшиеся бутоны.

Маме было всего восемнадцать, когда она вышла за моего отца.

Мария фыркает. Я рада за нее: она еще может смеяться над подобными разговорами, не понимая всей серьезности нашего положения. Она не знает, что родители рассматривают замужество как конечную цель, что они связывают наш успех с тем, какого мужчину нам удастся поймать, а вовсе не с нашими собственными достоинствами. Мария, конечно, поймет все это – позже, когда окончит школу и захочет, например, изучать право, как хотела я.

Прежде чем мама успевает развить тему моей бесплодно прожитой юности, в комнату заглядывает Элис – экономка, которая приходит к нам на полдня.

– Прошу прощения. Мисс Беатрис, мистер Диас хочет с вами поговорить. Он ждет на улице.

Эдуардо – мой спаситель.

После той динамитной ночи мы толком не виделись. Все это время он «путешествовал» неизвестно где. Сейчас я ему рада, потому что предпочитаю политические интриги маминым матримониальным махинациям.

Нацепив на лицо улыбку, я встаю с дивана и бросаю журнал на стол.