Когда нам семнадцать

— Ах, все!.. — с насмешкой протянула она. — Я думала услышать от тебя что-нибудь поинтереснее, а ты нашамкал тут по-старушечьи. — Расхохотавшись, Кочка добавила: — В волейбол я все равно буду играть, смеяться мне тоже никто не запретит. О-не-гин! — И Тоня выбежала из зала.

А я? Я словно прирос к скамейке в тихом, безлюдном зале. Нечего сказать, внушил! Даже о плохой учебе ей не напомнил!

Когда на следующее утро я шел в школу, в голове теснились невеселые думы. Вспоминалась эта дурацкая проповедь в пустом зале. Разве об этом надо было говорить!

К тому же еще дождь. Порывами налетал ветер, беспощадно срывая с деревьев последние листья…

Тоня, как видно, решила не замечать меня. Увидев меня, она делала равнодушное лицо и молча проходила мимо. С другими ребятами и шутила и весело смеялась. Однажды в перемену она громко сказала:

— Ребята, давайте организуем волейбольную команду!

И все, к моему удивлению, как-то согласились: и Филя, и Игорь, и Вовка, и даже Ваня Лазарев!

На переменах я много раз подходил к окну, с грустью смотрел, как на холодном октябрьском ветру качались яблони.

За уроком мне кто-то подсунул записку. На листке бумаги, вырванном из тетради, было нарисовано окно, в него пялился долговязый юноша. Под карикатурой стояла подпись:

Смотрю в окно. Одет, обут.

Сырую осень проклинаю.

А тучи все идут, идут,

И нет им ни конца, ни края.

Недоставало, чтобы она еще подсмеивалась надо мной!

Я решил во всем признаться Игорю. Разговор с другом состоялся на «голубятне» — так Игорь прозвал комнатку над чердаком школьного здания, где размещался радиоузел.

Игорь расхаживал по комнате взад и вперед. Иногда он останавливался и, пощипывая черный пушок над губой, ударял носком башмака об пол.

— Вот сюда, Лешка, поставим наш двухламповый, в этот угол — усилитель со щитком распределения, а на столе — микрофон. Настоящий микрофон, чтобы вести собственные передачи. «Алло! Говорит школьный радиоузел…»

— Ты меня слушаешь или нет? — не вытерпел я. — Друг называется.

— Ясное дело, Лешка! Столько лет ты с ней дружишь, и вот — недоразумение.

Но не проходило и двух минут, чтобы Игорь не остановился, прижимаясь ухом к стене:

— Слышишь, Лешка, стучат молотки? Это мои помощники. А вообще, знаешь, правильно она тебя! Не будешь морали читать!

— Ну, знаешь ли, — поднялся я, — за этим, что ли, к тебе пришел?

— Да ты не обижайся! Вот тогда на Байкале уж очень не хотел я тебе говорить насчет лыжного перехода. И Вовка не советовал. А почему?

— Ну, почему?

— Потому что у тебя привычка: «опасно», да «не стоит», да то, да се… То вспыхнешь, как спичка, то в проповедь ударишься. Что за характер!

— Но тогда, на Байкале, ты и вправду чуть не утонул!

— Значит, и пробовать не надо? Сидеть да раздумывать?.. Вот и Филя. Он тоже вроде тебя рассуждает, — вдруг горячо заговорил Игорь. — Ты думаешь, о чем он меня просил, когда его избрали секретарем? О радиоузле. «Ты, — говорит, — поторапливайся, друг, радио имеет большое воспитательное значение». Видал? А помог? Ни черта!

Игорь с силой прикрыл открывшуюся дверь и остановился посреди «голубятни».

— Думаешь, откуда я взял это? — похлопал он себя по карманам, набитым роликами. — Выменял у Петьки на авторучку. Петька оказался куда сознательней своего братца: где-то раздобыл ролики и отдал мне.

Дверь снова скрипнула, Игорь сердито прихлопнул ее и продолжал изливать свои обиды:

— Никто мне не помогает. Для Ковборина этот узел — что пустое место, «голубятню» и ту с трудом отдал. А Филя совсем… Даже вступительную речь на открытие узла не напишет. Звездочет! Натрепался всем, а теперь в небо тычется.

В это время дверь, которую Игорь так сердито прикрывал, вдруг с шумом раскрылась, и на пороге появилась грузная фигура Фили Романюка.

Игорь от неожиданности даже присел. Но из кармана посыпались ролики, и это быстро привело его в чувство.

— Подслушивал? За дверями стоял? — говорил он, ползая по полу и подбирая ролики. — Ну и правильно! Наматывай на ус. А то где критиковать начальство? Комсомольские собрания не проводятся, школьная стенгазета словно побывала у дантиста и осталась без зубов.

Филя с молчаливой улыбкой прошелся по радиоузлу, пощупал руками усилитель, включил и выключил рубильник.

— Как ты сказал про меня? Звездочет? — Филя уселся на подоконник, снял очки и покрутил их за дужки. — Так вот, документы из Москвы пришли…

— Ну и что?

— А то, что звезда — новая, та самая, вспышку которой предсказывали советские ученые. Гиппарх не знал, Тихо Браге не знал.

— Я… я же, между прочим, так и думал! — радостно объявил хозяин «голубятни». — Вот и готовая речь для открытия радиоузла! Сенсация! Понимаешь, Филя, как ты кстати открыл звезду!

Глава пятнадцатая

МЛЕЧНЫЙ ПУТЬ