Когда нам семнадцать

— Медвежонок! Медвежонок!

Уж не выбежал ли из юннатской мишка? Тоня говорила, что с наступлением весны наш таежник стал скучать. К тому же он вырос за зиму.

Я мигом выскочил на улицу. В самом деле, по палисаднику, неуклюже перебирая лапами, мчался наш байкальский мишка, а вдогонку ему улюлюкали и свистели мальчишки с забора. За медвежонком, шлепая по грязи, бежали сторожиха Матвеевна и какой-то долговязый парень в замасленной куртке.

Я сразу узнал его. Перед глазами мелькнули заснеженные штабели кирпича у нефтяного склада и двое связанных парней. Один — вертлявый, боевой, другой — долговязый, мрачный. Антон. Я даже имя вспомнил. Но почему он здесь?

Не добежав нескольких шагов до медведя, Антон провалился ногой в яму, приготовленную под посадку дерева и заплывшую весенней жижей. Он упал, перепачкался, но сейчас же вскочил и продолжал погоню, и, когда мишка хотел перемахнуть через забор, парень ухватил его за ошейник. Я помог перевалить медвежонка через штакетник и затащить его в комнату юннатов.

— Ведь что за молодец парень-то! — приговаривала бледная от пережитого Матвеевна. — Не доведись его, убежал бы наш медведь. И как он ухитрился выскочить?

В юннатской стали собираться десятиклассники. Тоня сначала подбежала к медвежонку, погрозила ему пальцем, а потом, подойдя к молодому рабочему, пожала ему руку. Выпачканный в грязи, красный от смущения, Антон стоял, опустив голову, и мял в руках кепку.

— Мы, кажется, знакомы, Антон, — заговорил я. Парень приподнял голову.

— Да, вроде бы… Иду мимо, вижу — из окна медведь лезет. Школьный, думаю. В деревне-то жил, приходилось медведей ловить.

— А-а, ты, значит, из деревни на завод пришел? — спросила Тоня. По всему было видно, что ей хотелось вызвать Антона на откровенность.

— Батрачили мы с отцом, — угрюмо добавил парень. — Отец потом в колхоз вступил, а я вот сюда…

— А тот, второй, дружок-то твой? Семка, кажется? Он откуда?

У Антона сверкнули глаза. Напялив на голову кепку, он повернулся и пошел прочь. Вопрос остался без ответа.

Зайдя в класс и слушая Максима Петровича, я размышлял о случившемся. «Иду мимо», — сказал Антон. Может, не случайно шел он мимо?

— Думайте о своем будущем! — между тем говорил Максим Петрович. — Большая жизнь впереди у нас, у страны — готовьте себя к этой жизни!

Я знал, что Игорь и Филипп Романюк получили из вузов ответы на свои запросы. Им сообщали программы вступительных испытаний, описывались лаборатории, кабинеты, общежития. А что же я? Никуда не пишу, никого не запрашиваю.

Перед глазами встал цех. Станок Павла. Сыплющаяся из-под резца стружка. Дымящий махоркой Петрович, его слова: «А у тебя, Алексей, пойдет токарное дело!..» А Василий Лазарев, а инженер Чернышев? Почему же я должен бежать, словно одурелый медвежонок, от этих людей? В Сибирске нет индустриального института. Ну так что же? Павел сумел найти время учиться дома и, если бы не болезнь, уже заканчивал бы седьмой класс. Почему же не смогу работать и учиться я?

— Ты о чем, Лешка, задумался? — потянул меня за рукав Игорь. — Давай сходим после собрания в кино, мне так хочется с тобой поговорить.

— Зачем в кино? На завод пошли! — схватил я руку Игоря. — Пошли!

Я еще сам хорошо не знал, для чего мы должны были идти сейчас на завод, но мы должны быть там. Нет, не зря приходил Антон в школу, — именно приходил, а не очутился возле нее случайно. И, казалось, стоит только появиться нам с Игорем в цехе, как все станет ясным.

На завод нас не хотели пускать. После случая вредительства охрана строже относилась к пропускам, пришлось искать и просить главного конструктора Чернышева.

Так же, как и в те дни, когда шла наша работа над приспособлением, в цехе монотонно гудели станки, гулко катался над головами подъемный кран.

— Чего пожаловали? — удивился Лазарев.

— Да вот, Лешка затянул, — ткнул меня в бок Игорь.

— А ну, тогда, паря, становись к станку, — пошутил токарь. — Гляди, сколько втулок подвалило.

Я принял его приглашение всерьез и подошел к станку Павла.

— А я ведь с ним наловчился, — кивнул Василий на работающее приспособление. — Здесь пущу в ход и потом бегу к своему станку обтачивать фланец. Потом все сначала. Хлопотно одному только.

— Дай-ка резец, — попросил я.

Лазарев с нескрываемым удивлением открыл инструментальный ящик, вынул резцы, помедлил.

— Давай, давай!

Я взялся за рукоятку суппорта, сказав Игорю, чтобы он держал наготове следующую втулку.

Резец плавно врезался в металл, попыхивала дымком стружка, и я уже не испытывал прежнего страха, что он может сломаться или вырваться из державки. Вспомнился весенний ангарский берег, печеная картошка в костре и рассказ брата о какой-то хитрой детальке… «Это как понять? Не романтика?»