Когда нам семнадцать

— Почему вы его не кормили? — закричал я на медсестру. Она поднесла лучину к полу, и рядом с Омголоном я увидел хлебные корки.

— Всем лазаретом откладывали от паек. А пайки сам знаешь какие, солдатик, — вздохнула она. — Да он и это не ест. Болен.

— Почему не вызывали врача?!

Я, должно быть, снова закричал, потому что лучина в руках девчонки вздрогнула, и она ответила не сразу:

— В Ленинграде люди гибнут, а тут конь… Нету у нас врача далее для людей. — Медсестра вытянулась и сказала уже построже: — Я тут самая старшая из всего медицинского персонала. Вот так, солдатик… — И ушла.

Я собрал в кучу валявшиеся на полу часовни куски дерева и зажег костер. Потом принес в ведре теплой воды, напоил Омголона. В лазарете оказались рваные матрацы, притащив их, я укрыл коня. Так мы и прокоротали с ним ночь у костра, под сводами часовни.

А утром прибежала та самая медсестра-девчонка и сказала, чтобы я шел к командиру.

— Зачем? — удивился я.

Девчонка была удивлена не меньше меня.

— Как зачем?.. Тебе же надо идти защищать Ленинград, солдатик!

Я стоял посреди часовни, сраженный жестокой правдой слов молоденькой медсестры. А Омголон, словно почуяв, что случилось что-то непоправимое, подался ко мне, но, видя, что не дотянется, стал подниматься на ноги. Он поднимался медленно, с трудом удерживая свое худое тело на шатких ногах, а в глазах горел такой неистребимый свет жизни, что девчонка не выдержала и с ревом выскочила из часовни.

Таким я его и запомнил на всю жизнь.

КОГДА НАМ СЕМНАДЦАТЬ

Повесть

Глава первая

ЛЮДИ НА ЛЬДИНЕ!

Начинался трудовой день девятого класса «А»…

В ожидании урока ребята раскладывали на партах тетради, учебники, ручки, чинили карандаши, между делом вели разговоры. Словом, все шло своим чередом.

Только Игорь Русанов, мой друг и сосед по парте, был какой-то особенно беспокойный.

В руках у Игоря — автоматическая ручка, новенькая, сияющая черной полировкой и золотым ободком. Не отрывая от ручки восхищенных глаз, Игорь чиркает по листку бумаги. Парта вздрагивает, это мешает наливать чернила в «непроливалку».

— Хоть бы не ерзал! — с укором говорю я.

Главное, конечно, не в чернилах. Мы с Игорем решили делать радиоприемник в складчину. Но вчера он увидел в магазине автоматическую ручку и купил ее вместо радиоламп. Правда, ручка куплена на двоих, но от этого не легче — деньги истрачены.

— Сиди спокойно! — прошу я еще раз.

Игорь, повернувшись, изучающе смотрит на меня.

— Зря ты, Лешка, сердишься! Ведь это же новинка. Высший класс техники!

Брови Игоря веселыми стрелками уходят вверх, голос самый добродушный. И спорить с ним сейчас бесполезно.

«Ладно. Разберемся после», — решаю я.

Впрочем, занимаясь авторучкой, Игорь не оставлял без внимания свою соседку сзади.

— Послушай-ка, Лешка! — Он ткнул ручкой через плечо. — Послушай, что наша киноактриса говорит…

За спиной я услышал восторженный шепоток Милы Чаркиной. Она убеждала соседку по парте Ольгу Минскую:

— Помогает страшно! Только пятак надо выбрать что ни на есть старинный, пусть совсем стертый, и класть под самую пятку… Не веришь? Тогда сама убедишься, хоть сегодня: Ковборин за сочинение мне меньше «удочки» не поставит. А то и высший балл схвачу!

Я оглянулся. На хорошеньком лице Чаркиной не было и тени сомнения — она верила в приметы. Разговаривая, Мила осматривала свое новое нарядное платье, снимая с него невидимые пушинки. Игорь тоже обернулся. Мила приподняла тонкие брови:

— Ах, Конструктор! Приветик!

Игорь, что-то буркнув в ответ, мгновенно занялся авторучкой. «Нет уж, — подумал я, — насчет этого дурацкого пятака надо что-то сказать…»

Но в это время в дверях показалась Тоня Кочкина. Улыбнувшись, она тихонько сказала «здравствуйте» и пошла к своей парте. Кажется, ничего особенного не произошло. Однако Игорь многозначительно подмигнул мне:

— Она ведь это тебе просияла!

Я не сообразил даже, что ответить.

Потом появился Вовка Рябинин. Маленький, юркий, он показался мне сейчас каким-то особенно взъерошенным. Вовка на ходу вытащил из кармана газету.

— Слыхали новость? — Он сказал это так торжественно, что все ребята невольно смолкли. Расправив газету, Вовка принялся читать: «В последний час. Северное море, 14 февраля 1934 года. Вчера, в 14 часов 30 минут, вследствие сжатия льдов в 155 милях от мыса Северного и в 144 милях от мыса Уэлен затонул пароход «Челюскин». Уже последняя ночь была тревожной из-за частых сжатий и сильного крошения льда. 13 февраля в 13 часов 30 минут внезапным сильным напором разорвало левый борт на большом протяжении: от носового трюма до машинного отделения. Одновременно лопнули трубы паропровода, что лишило возможности пустить водоотливные средства, бесполезные, впрочем, ввиду величины течи…»

— Ужасно! — вздохнула Милочка.

— Еще бы! — Вовка сурово взглянул на Чаркину.

— Читай, читай! А ты, актриса, молчи! — послышались сердитые голоса.