Когда не нужны слова

— Знаю. Сам видел ее сегодня утром, — проворчал майор. Солдаты смущенно переглянулись, только Мерсер Свифт застыл, словно по команде «смирно», напряженно расправив плечи.

— А вот где, — Эш показал на другой рисунок, — мы окажемся через день, если продолжим путь в том же направлении. Это совсем не то место, где нам нужно быть.

Майор несколько минут внимательно рассматривал рисунки и карту и, наконец, медленно покачал головой:

— С прошлого июня мы проделали большой путь. Через некоторое время все начинает казаться одинаковым.

Губы Мерсера дрогнули в довольной улыбке, все остальные тоже немного расслабились. Майор свернул карту, отдал Эшу рисунки и поднялся на ноги.

— Как по-вашему, Киттеридж, сколько времени мы потеряли? — спросил он.

— Думаю, около шести дней, сэр, — ответил Эш. Майор задумчиво кивнул.

Что-то в выражении его лица, должно быть, насторожило Мерсера.

— Неужели, сэр, вы больше поверите слову этого школьного учителя рисования, чем моему многолетнему опыту? — резко спросил он.

— И раньше случалось, что картографы ошибались. Не вы первый, — рассеянно сказал майор, с тревогой вглядываясь в горизонт. — К тому же вы ведь не прошлись пешком вдоль этого ручья до его истоков, не так ли?

— Конечно, нет, — задиристо сказал Свифт. — Иногда бывает достаточно логически поразмыслить…

— Когда возникает ситуация, подобная этой, — сказал майор, — я скорее поверю собственным глазам, чем положусь на логические размышления. Именно с этой целью мы взяли с собой художника.

— Художнику следует заниматься флорой и фауной. Он должен рисовать животных и растения для составления каталога, а не подвергать сомнению работу опытного картографа…

— Ну что ж, сэр, — спокойно сказал майор Боумен, — а моя задача — обеспечить безопасность экспедиции, чтобы рисунки не остались единственным напоминанием о нашем походе, поэтому мы немедленно выступаем. Мы вернемся вверх по течению ручья и начнем снова. До наступления темноты у нас еще есть около трех часов. — Заметив, что ошеломленные солдаты застыли на месте, он добавил более резким тоном: — Это не просьба, джентльмены! Райкер, Спеллинг, собирайте своих людей. Мы выступаем через полчаса.

Глава 8

Девушка сидела за большим письменным столом, склонив темноволосую голову над большой бухгалтерской книгой. Лоб ее был наморщен, кончик языка от усердия высунулся: она тщательно складывала колонки цифр. Контора занимала маленькую комнату, но благодаря царившему там безупречному порядку помещение казалось просторным. В северной стене было прорезано большое окно, закрытое прозрачной масляной бумагой — использовать для этой цели привозное стекло было бы слишком дорого, — и комната была залита светом.

Погруженная в свою работу, девушка была очаровательна. Ее кудрявые волосы, собранные в пучок и перевязанные розовой лентой, поблескивали на солнце. Кожа, тщательно охраняемая от солнца зонтиками, перчатками и широкополыми шляпками, была нежна, как свежие сливки. Платье из розового муслина с нежным рисунком было сшито в соответствии с последними модными журналами, полученными из Англии: короткие рукавчики-фонарики, завышенная талия, подчеркнутая розовым атласным пояском, и вышитый розовый платочек, прикрывающий плечи и шею. Она выглядела именно так, как положено выглядеть девушке из купеческого сословия, но была при этом исключительно хорошенькой.

— Мадди! — окликнул ее мужской голос откуда-то из глубины дома. — Петерсон привез светлое пиво. Сколько, ты сказала, нам потребуется его на этой неделе?

— Минутку, папа! — крикнула она в ответ и торопливо закончила складывать последнюю колонку цифр.

Она теперь без труда откликалась на имя «Мадди», как будто это было ее собственное имя. По правде говоря, оно действительно стало ее именем. С того момента, как она опустилась на колени возле кровати Маргарет Берне и взяла ее за руку, Глэдис Уислуэйт перестала существовать, и никому не приходило в голову воскрешать ее.

Маргарет прожила дольше, чем кто-либо, даже ее врач, мог предположить. С возвращением дочери у нее, казалось, появилась дюжина — нет, сотня! — причин продолжать жить. Даже физически угасая, она оставалась бодрой и целеустремленной до самого конца. Прошло менее года с тех пор, как она мирно умерла во сне, и никто не сомневался, что последний год жизни был для нее самым счастливым.

В течение первого года между Кэлдером Бернсом и девушкой, ставшей теперь его дочерью, иногда возникала неловкость. Временами он вспоминал, кто она на самом деле, она тоже вспоминала, но они не говорили об этом, и постепенно неловкость исчезла. Он без труда позволил этой милой девушке заполнить пустоту, возникшую в его жизни. Ему было нетрудно перенести всю любовь к дочери на это доброе, миловидное и такое отзывчивое существо. Маргарет поверила, что эта девушка — ее дочь, и Кэлдер в конце концов тоже поверил в это. Она стала неотъемлемой частью его жизни, и ему было бы невыносимо больно потерять свою дочь дважды. Поэтому он гнал от себя все, что в какой-то степени угрожало отнять ее у него.