Выбрала паштет с гусиной печенкой. Он гусиную печенку любил, может, понравится. Но может и заартачиться, забраковать. На него находит. Ест что-то, ест – потом как отрезало. Что только он не перепробовал! Какие только деликатесы ему Римма не переносила! Измучилась вся. Что когда-то, как все нормальные коты, консервы всякие ел, корма, про то давно забыла. Он себя и котом-то не чувствовал, чтобы есть котиное. Ну да! Он был не меньше человека, а Римма подозревала, что и больше. Муж над ней издевался, а она знала – мужу до кота далеко. О, как далеко…
Вышла из магазина и совсем уже неторопливо, не боясь ни ветра, ни мороза, ни чего-либо еще, пошла домой. Благо дом – вот он, отсюда виден.
Дом был четырехэтажный рослый красавец. Римма любила его – обожала. Что от путей недалеко, поезда грохочут, свистки воют, диспетчеры переговариваются – мелочь. Привыкла давно. Только спится крепче под этот шум. А дом хороший. Комнаты просторные, потолки – три с половиной метра. Хоромы. Ее личные трехкомнатные хоромы. С кладовкой, балконом, кухней в десять метров и подвалом внизу. Когда двадцать лет назад Толику дали эту квартиру, Римма долго не могла поверить, что бывает настоящее счастье на свете. Может быть, тогда с ней и случилось это – вера в странное. В необъяснимое. А как было не поверить? После тесноты и непроглядности вдруг оказаться на чём-то вроде облака, квартира была на верхнем, четвертом этаже. И с этого облака глядеть вниз, и земли, тяжкой, душной, не чуять, и думать – не может быть! Потому что не может быть.
До сих пор это чувство ее не покидало.
Но сейчас она думала о другом.
Валера.
Римма поднялась наверх, почувствовав на последнем пролете, что слегка задохнулась. Все-таки вымотала ее эта соль. И через деревню неслась, как бешеная. Собаки еще… Надо себя беречь, а то так и до врача недалеко.
Она вошла в квартиру и мгновенно почувствовала: что-то случилось. И хотя Тишка, как обычно, вышел встречать ее, и терся о сапоги, обнюхивал сумку, вытягивая шею, – что-то случилось.
– Ну, что тут у вас? – спросила она у Тишки.