Когда не везет. Советы сердца в трудные времена

То же касается и звуков. Мы замечаем их, когда они возникают внезапно, пугая нас. Но слышите ли вы, как шуршит по бумаге карандаш, когда вы пишете? А что с вашим голосом? Интересно услышать его со стороны. Он кажется чужим. Замечайте, что и как вы говорите, как ваша речь проникает в пространство, как сообщение, заложенное в ней, достигает получателя. Этот опыт также способен вырвать вас из однообразия сансары. Даже когда рядом никого нет, зевота и пукание сообщают что-то вовне. Любой сигнал может пробудить нас: малейший скрип, шорох, чей-то смешок, чавканье, бульканье… То есть идея самайи заключается вот в чем: звуки становятся ярче и прозрачнее, когда мы перестаем избегать непосредственного опыта и прекращаем думать, будто где-то существуют более приятные, и менее раздражающие сигналы, которые не отвлекают.

То же касается и сознания. В ходе практики видно, что мысли никуда не исчезают. Они становятся более ясными, но менее вещественными. На уровне сознания мы нарушаем самайю, когда начинаем считать что-то «правильным» или «неправильным». Мы думаем, что должны сделать какой-то выбор, найти альтернативу бездействию. Можно даже сказать, что самайя нарушается, когда вы начинаете искать некое решение проблемы, – впрочем, достаточно даже смутного ощущения, что и то, и другое вообще существует.

Традиционно считается, что соблюдение этого обета подобно постоянной полировке зеркала: как только вы его протерли, пыль снова начинает оседать на поверхности. Самайя полностью сосредоточена в опыте, и нарушить ее можно элементарным отвлечением. Тем не менее даже в этом случае можно все исправить, нужно лишь следовать уже знакомому указанию и вернуться в настоящий момент.

В своей Садхане Махамудре[16] Трунгпа Ринпоче изящно описывает самайю тела, речи и ума: «Все, видимое глазу, нереально и в то же время обладает формой». Далее говорится о том, что все сущее – лишь обличие нашего учителя. «То, что слышит наше ухо, есть отголосок пустоты, но звук этот реален». Подобные простые звуки повседневности и есть слова нашего учителя. Мысли и воспоминания, «хорошие и плохие, счастливые и печальные растворятся в пустоте, как след птицы в высоком небе». Эти постоянно всплывающие на поверхность ума думы и есть сознание нашего учителя. Тут мы впервые узнаем, что учитель существует неразрывно вместе с нашим опытом, и одновременно понимаем, что другого опыта нет и быть не может. Альтернативы ему не существует. Другого наставника нет.

Есть мнение, что последователь ваджраяны должен постоянно находиться в состоянии паники. И правда, для нас так неестественно брать на себя обязательство непрерывного бодрствования, что это как минимум нервирует. Помню, однажды я несколько часов кряду выполняла одну практику и в конце концов впала в такую ажитацию, что не могла спокойно сидеть на месте. Позже я рассказала Ринпоче о том, как в тот момент меня бесило абсолютно все, даже пылинки на полу. Он спокойно ответил: «Это естественно». Практика предполагала проявление полного здравомыслия, но я просто не была к этому готова.

В случае с самайей следует говорить не только об обязательстве, но о тотальном и безоговорочном посвящении себя безусловным отношениям с реальностью. Люди постоянно говорят, что им именно это и нужно: абсолютная любовь. Кто-то любит их именно так. Кого-то точно так же любят они. Мы думаем, что были бы счастливы иметь ничем не обусловленные отношения, но это правда лишь отчасти. Мы были бы счастливы, если бы отношения эти строились на наших правилах. Каждый, кто был женат или имел длительную связь, знает, с какими трудностями это сопряжено. Не так просто идти на уступки, отказываться от привычек и сохранять доверие.

В сущности, все трудности можно свести к одной-единственной проблеме: как не изменить себе, когда у тебя колотится сердце и трясутся поджилки? Короче говоря, мало кто способен добровольно оказаться в ситуации, из которой нет ни выхода, ни малейшего намека на лазейку, которой при желании можно воспользоваться.

В шестидесятых мне доводилось посещать индейские парные в Нью-Мехико. Я всегда настаивала на том, чтобы сидеть поближе к двери, потому что иначе не смогла бы выбраться, случись что непредвиденное. Внутри нагнетали пар, становилось все жарче и жарче, воздух был раскален, и я была уверена, что умру. Но стоило мне оказаться у двери и схватиться за шанс спастись, как это придавало мне достаточно сил, чтобы досидеть до конца церемонии. Разумеется, окажись я вдали от выхода, мне пришлось бы пройти этот путь до конца – у меня не было выбора, но я вряд ли получила бы удовольствие, сойдя с ума от паники. Когда мы берем на себя обязательство соблюдать самайю, то не стремимся оказаться вблизи от пожарного выхода. В этом весь фокус. Так и только так можно получить ценный опыт. Это единственный вход, ведущий нас к истинной святости этого мира.