Когда-нибудь мы будем вместе (СИ)

Наина побледнела и прямо на глазах осунулась. Только, что улыбавшиеся глаза потухли, уголки губ опустились вниз.

— Зачем ты так со мной Боря? — дрожащим голосом спросила Наина, — почему, кто она?

— Какая она, — не сразу сообразил я, — нет никакой она, и не было никогда! Это все наша сволочная жизнь и наша Российская действительность.

— Ничего не понимаю, чем тогда я тебе не угодила? Не вписываюсь в твою жизнь или не соответствую твоему окружению? — повысила голос Наина.

— Что-то нас не туда занесло, — повинился я, — выслушай сперва. Через год выборы, мой рейтинг как кандидата в президенты на уровне статистической погрешности. Да и не потянуть мне президентство, здоровья не хватит. Чувствую — предел наступил. Устал я Наина, очень устал.

Я потоптался на любимых мозолях очень многих товарищей, скольким наступил на горло при воплощении мечт и грез, заменив голубые дали тюремными нарами, а кое-кому и лоб намазали зеленкой по утвержденному мной приговору. Мне припомнят все, взвалят на меня все грехи от Адама и Евы до сего дня, забросают камнями, вздернут на крест и распнут. Желательно, чтобы в этот момент ты и дочери были от меня подальше. Заранее надо озаботиться декларацией о ваших доходах и имуществе. А то еще и на улице останетесь. Без меня вам будет легче.

Лицо Наины покраснело от гнева.

— Ты… ты все сказал? Старый пердун! Пятьдесят лет вместе прожили худо-бедно и ты думаешь, что я такая, такая… — Наина запнулась подбирая эпитет, — значит вот как ты обо мне думаешь! Ты думаешь, что я с тобой за пайки и квартиры жила? Да пусть подавятся крохоборы! Ничего мне не надо.

Наина сгорбилась и разрыдалась, судорожно теребя полотенце перекинутое через плечо.

— Я… с тобой…. а ты, — сквозь слезы невнятно бурчала она, вытирая глаза полотенцем, — Зая, Зая а сам… Предатель!

— Прости Наина, я должен был тебя предупредить, ты обдумай все на свежую голову и поймешь, что я прав.

— Нет Боря! Ты не прав! Вместе, значит вместе — до конца. Каким бы он не был. Я не думаю, что будет все так плохо. Вон посмотри на Горбачева, цветех и пахнет и в ус не дует! А ты чем хуже? Я уверена, что ты дуешь на воду, боясь обжечься на молоке.

Я покачал отрицательно головой, не зная какие еще аргументы можно привести, чтобы переупрямить супругу. Это она еще не знает, что идея суда над собой любимым принадлежит именно мне.

— У меня руки по локоть в крови, а для Горбачева я гарант неприкосновенности. Так, что если меня посадят, он обязательно поселится в соседней камере. А на вас журналюги отыграются и правоохранители дотошно все косточки переберут. Пнуть старого, беззубого и бессильного льва это наша исконная русская традиция, особенно когда он уже огрызнуться не может. Тело из мавзолея выкинуть, памятник сковырнуть, на съезде или в печати вскрыть и заклеймить, али еще чего измыслить…

Наина упрямо поджала губы.

— И не мечтай Борис Николаевич! Никуда ты от меня не денешься. Вместе, значит вместе! До конца, каким бы он ни был.

***

Все таки своими демаршами — вывожу-не вывожу, я хорошо потрепал нервы немецкому канцлеру. Но раз подписал договор о выводе, то сам себе злобный Буратино. Увы придется сделать приличную мину при плохой игре, что ни говори, а выводим войска только мы.

Радует, что немецкому канцлеру все-таки пришлось отдариваться в счет недоплаченных репараций и ускорения вывода войск — строить совместные с нами предприятия машиностроения, продавать необходимые лицензии и технологи в счет будущих поставок нефти и газа, обустраивать на территории России военные городки, строить школы и детские сады до двухтысячного года.

Самое главное я раскрутил Коля на парад победы девятого мая девяносто пятого года, совмещенный с выводом последних частей Берлинского гарнизона.

Он конечно крутился как уж на сковородке, предлагал завершить вывод войск торжественным обедом, с приглашением руководства воинских частей и праздничным концертом в Берлинской филармонии. Но я стоял насмерть: "Либо мы уйдем с почетом, либо не уйдем никогда, вплоть до объявления войны".

От Здания Рейстага, мимо Бранденбургских ворот по Эберштрассе, далее по Лейпцигской улице, Фридрих штрассе, Ораниум штрассе, и далее одиннадцать километров, по основным центральным улицам Берлина, четыре тысячи солдат и офицеров, распевая военные залихватские песни, прошли торжественным маршем и замерли в парадных коробках напротив монумента воину освободителю в Трептов-парке.

"Едут, едут по Берлину наши казаки" — доносилось из луженых солдатских глоток первой коробки десантного батальона.

"Так пусть же красная, сжимает властно, свой штык мозолистой рукой", — нагнетали жару бойцы мотострелковой гвардейской дивизии, печатающие строевой шаг в ста метрах позади.

Заходя на площадь, парадные коробки выстраивались по правой стороне парка.

На временно сооруженной трибуне, напротив парадных расчетов, рядом со мной стояли Гельмут Коль с супругой, членыпарламента Германии и правительства России.