Когда она была плохой

— Я немного опаздываю, — сказал я. — На дороге перекушу и выпью пива, а тронусь в путь, когда схлынет поток машин.

— Хорошая идея.

— Как ты себя чувствуешь?

— Немного устала, а так все нормально.

— Я говорил тебе, чтобы не переутомлялась.

— Но я в самом деле чувствую себя хорошо… Когда ты будешь дома?

— В девять или в половине девятого.

— Лучше в девять.

— Хорошо, в девять.

Я все время думал о Шанталь, пока добирался до дома. Я верил, что сейчас она была одержима, скажем так, идеей благочестия, как прежде была одержима стремлением к чему-то противоположному. Скажем — к злу. Она изменилась кардинально. Она не была сейчас похожа ни на ангела, ни на страдалицу. Она была полноценной женщиной. Ее нынешняя доброжелательность служила оправданием моего продолжительного и зачастую фатального влечения к ней. Становилось ясно, что я шестым чувством и раньше улавливал в Шанталь что-то истинное, таящееся в глубинах ее души. Иначе зачем бы мне нужно было так многим жертвовать в жизни? Жизнь ее была — в этом не было сомнений — безобразной, но ее смерть — как это я представлял себе теперь — оправдывала нас обоих.

Я съехал с магистрали, припарковал машину и пошел пешком по длинной извилистой дороге. То, что я вскоре увидел, было настоящей катастрофой. Все мое владение охвачено пламенем: дом, магазинчик, шесть коттеджей, пирс, «Херувим», рыбацкие ялики, домик, где хранилась наживка; навес для инструментов; кустарник и великолепные старые деревья. Гудело так, как во время урагана. Было светло как днем и жарче, чем в самый знойный августовский день. Пожарные машины съехались со всех окрестностей, пожарники суетились, кричали и направляли тугие струи воды в бушующее пекло.

Я присоединился к толпе зевак. Часы показывали десять минут десятого. Все были страшно возбуждены. Я тоже был охвачен возбуждением, характер которого затрудняюсь описать — вероятно, это была некая болезненная веселость человека, который стал свидетелем разгула стихии, действия неуправляемой, дикой силы.

Воздух был пропитан мелкими холодными частицами влаги, долетавшей из пожарных шлангов. В лужах на земле отражались языки пламени. Можно было различить скелеты зданий, горящие балки, двери и окна. Вот так, подумал я, выглядели здания, когда еще не были обшиты досками и покрыты. Они рушились одно за другим. Дом рухнул последним. Это был грандиознейший из пожаров, самый жаркий и самый яркий, который я когда-либо видел. Потоки воды конденсировались в пар. Фонтан ярко-красных искр взметнулся в ночное небо.

Начальник пожарной команды города узнал меня. Лицо его было в саже, в резиновом плаще прогорели дырки.

— Господи! — сказал он. — У тебя есть страховка, Дэн?

Я покачал головой.

— Это было слишком дорого. И потом, я думал, что эти здания стоят далеко друг от друга…

— Я унюхал запах бензина, когда прибыл сюда.

— Когда здания далеко друг от друга, одно может сгореть, но, черт побери! Я мог бы это одно восстановить.

— Кто-то поджег.

— Да.

— Расплескал бензин в доме, в коттеджах, на пирсе, на яхте — везде. И затем поджег.

— Никто из твоих ребят не пострадал?

— Нет.

— Слава Богу, хоть тут обошлось.

— У тебя есть враги, — сказал брандмейстер.

— Враг. Мне хватает одного.

— Ты знаешь, кто это сделал?

Я покачал головой.

— Где та девчонка, что жила у тебя?

— Ее нет. Я отвез ее в аэропорт рано утром.

Он ухмыльнулся.

— Ну и сука. Она начисто разорила тебя.

Глава тридцать пятая

Я купил палатку, кровать, спальный мешок и поставил свое новое жилище близ пепелища прежнего. Обугленные головешки тлели и дымились еще двое суток, пока не разразилась сильная гроза. Все, что у меня осталось, — это девять обугленных свай, затонувшая яхта, через прогорелые отверстия которой взад и вперед сновали рыбы. Верхушка мачты, торчащая под острым углом из-под воды, — вот первое, что я видел каждое утро, выходя из палатки. Своего рода элегантный памятник в честь моего поражения. Бедный «Херувим»! Затонувшие мечты.

Ладно, солнце продолжает светить, говорил я себе. Приливы сменяются отливами, рыба клюет, ветер продолжает неутомимо трудиться, дожди, как им и положено, идут регулярно. А британские спиртоводочные заводы не перестанут гнать Ниагары доброго джина.

Через неделю после пожара к пепелищу подкатил красный спортивный автомобиль, из которого вышла рыжеволосая девица. Она посмотрела на меня, затем на следы бедствия. Лет ей было около тридцати, ее отличали высокий рост, скульптурный бюст, крепкие бедра и зад, упрятанный в брюки из золотистого цвета ламе, которые казались по крайней мере на размер меньше, чем ей следовало бы носить. Шлюха. Наверняка, подобно Шанталь, работает в горизонтальном положении.

Я сидел за одним из столиков для пикников. Шанталь забыла его сжечь.

Девица приблизилась ко мне птичьим шагом, осторожно наступая на каблуки-шпильки, но не забывая при этом отчаянно вертеть бедрами и животом и строить глазки.

— Это ваше место? — спросила она.

— Было.