Когда она меня убьет

— Вы не поверите, но мне очень нужно узнать, чем кончилась та история, которую вы мне рассказали.

Она снова расслабленно откинулась на спинку кресла и пожала плечами.

— Любопытство разыгралось?

— Вопрос жизни и смерти, — ответил я, подавая ей кофе.

Она поднесла к губам высокий стакан, попробовала длинной ложечкой пену, отпила, закатила глаза:

— Божественно. Там научились?

— Да.

— Ева говорила мне, что вы где только не побывали…

Ева говорила? Да я вообще никому не рассказывал, что выезжал дальше Осиновой Рощи. Даже Кире я рассказал туманную версию моего детства. А может быть Кира… Я лихорадочно стал прикидывать, где и когда Кира мог столкнуться с Евой и рассказать ей…

— Вы не беспокойтесь, она мало мне рассказывает. Так зачем вам моя история? Я очнулся.

— Не идет из головы. Только о ней и думаю.

— Вы это об истории?

— А о чем же еще?

Странный диалог у нас выходил. То ли она говорила намеками, которые мне не под силу было разгадать. То ли была ясновидящей, что уже как-то, согласитесь, слишком для одной моей бедной головы. Но разговаривали мы с ней как будто на двух уровнях. О чем-то, о чем можно, — об истории. И о чем-то, о чем нельзя, — о Еве.

— А вы уверены, что, если я расскажу вам эту историю до конца, вы сможете легко выбросить ее из головы?

— Наверно, нет, — честно признался я. — Но надеюсь, что смогу сделать из нее кое-какие выводы.

Она вздохнула.

— Попробуйте. Лично я так и не смогла никаких выводов для себя сделать. Может быть, это и самое печальное. Я так и не смогла принять все то, что произошло. Что ее не стало. Будто половины меня не стало. Мы ведь с ней были — не разлей вода.

Правда, в самое первое время, когда она стала встречаться с Яшкой, мы отдалились. Она ничего мне не рассказывала. Практически совсем ничего. А мне было так одиноко, так тоскливо, как будто меня бросили. Собственно, она меня и бросила. Я знала, что существует любовь, что когда-нибудь у меня и у нее появится какой-нибудь парень. И что я представляла себе? Что мы все вместе будем ходить в кино или в парк, кататься на лодках, что будем ездить на Невский шумной компанией. Мне именно так и представлялось все: красивые молодые люди, два парня и две девушки, чуть ли не взявшись за руки, идут по улице, смеются. Счастливое, лучезарное взрослое завтра.

Я и подумать не могла, что любовь — это тайна. Тайна, которую можно разделить только с одним человеком, никогда — с двумя. Ее даже поведать второму невозможно. Потому что, когда прошла первая пора этой великой тайны, и она потихоньку стала мне о нем хоть что-то говорить, я поняла — не поделится она со мной ничем. Что-то есть у них там такое. Чем она не может поделиться, даже если бы очень захотела.

Что она мне говорила? Ничего не значащие вещи. Он сегодня сказал… Мы сегодня видели… А знаешь, оказывается, мужчины думают совсем иначе. Ничего интересного, ничего такого, что объяснило бы туман в ее глазах, эту их невозможную поволоку, которой раньше я не замечала, эту ее новую медлительность, выпрямленную спину, взрослый рот. Этот ее пропавший ко мне интерес. Снисходительные улыбки.

Самое интересное я узнавала не от нее. От кого угодно, только не от нее. Об этом шептались девчонки у нас в классе, об этом говорили соседки у ее подъезда, об этом говорили и мальчишки за школой, осторожно передавая друг другу сигаретку. Они встречались каждый день. Ходили по улицам рука об руку. Целовались в парке на их скамейке, которую никто не смел занимать. Он провожал ее до дома. Почти до дома. Никогда не подходил к самому дому. Не хотел, чтобы его видели соседи. Так, по крайней мере, и говорили соседи. Может быть, не хотел расстраивать ее мать. Она ведь странная была, мало ли что… Да и он — не подарок для матери. Такой парень для любой матери — несчастье.

И вот однажды, когда первый туман ее глаз стал постепенно рассеиваться. Не в том смысле, что она его разлюбила. А привыкла просто к своей любви — ко всему на свете привыкаешь. И так быстро привыкаешь, что не успеваешь опомниться… Глядь, а ты, оказывается, уже привык. И уже трудно от этого избавиться. И не хочется. Даже если привык совсем не к тому, совсем к чему-то нехорошему…

В один прекрасный день, когда мы с ней возвращались из школы, нас догнал какой-то мальчишка. Да, собственно, не какой-то, а один из тех, которые больше всего крови нам испортили в свое время. Даже фамилию его до сих пор помню — Баринов. Хотя и учился он в другом классе, хотя позабывала фамилии одноклассников, его помню — Баринов.

Так вот, подскакивает он к нам и начинает приставать как-то противно и нагло. Мы давно от такого отвыкли. Вся школа к нам — с почтением, хулиганы самые отъявленные расступаются и здороваются. А тут — на тебе, нахал совершенно безмозглый и как-то не очень понимающий опасность своего положения. Потому что с другой стороны улицы эти его приставания кое-кто заметил, какой-то взрослый парень, похоже, приятель Яшки или уж, по крайней мере, его знакомый и, покачав головой, уже направляется к нам. И сейчас дурачку Баринову придется удирать как последнему…

Но тут Баринов возьми да и ляпни: