Когда осенние печали. Часть 2 (СИ)

Жгучая, всё пожирающая ненависть к предавшей его жене никак не могла справиться с проклятым чувством, презираемым всей глубиной его души… чувством, которого он теперь стыдился и боялся одновременно, и имя которому было одно на все времена: любовь…

Днём он вынашивал и воплощал в жизнь планы мести, а ночью не мог избавиться от тяжёлых сновидений – в них неизменно была Татьяна, единственная женщина в его жизни, которую он любил по-настоящему… Он мстил, но облегчения не приходило, и даже попытки утешиться чужими объятиями не приносили никакого удовольствия.

…Узнав об исчезновении Тани, он не мог понять своего состояния… вот же оно – возмездие, каким бы не оказалось на самом деле, а ведь – свершилось!.. А эта щемящая, волчья тоска – она лишь отголосок его бессонных, тягучих ночей, и скоро от неё не останется и следа…

…Его ночная борьба себя с собой закончилась разбитой столешницей, обездвиженной кистью и организацией розыска пропавшей Татьяны. Объявления в прессе, а так же по местным новостным каналам, опросы населения, прочёсывание территории не давали никаких результатов, но неожиданный звонок из другого города прояснил ситуацию. Звонил мужчина, случайно увидевший телевизионное объявление и узнавший в разыскиваемой женщине свою пассажирку – около десяти дней назад он приезжал в областной город к родственникам, и, возвращаясь, подобрал попутчицу. По дороге женщина ничего о себе не рассказывала, но интересовалась действующим женским монастырём, расположенным в окрестностях городка, в который они держали путь…

С помощью местного отделения милиции удалось установить, что Татьяна, действительно, находится в стенах монастыря. Связавшемуся с ней следователю она подтвердила, что приехала сюда добровольно, и что домой возвращаться не собирается.

Вероника Григорьевна умоляла Олега отвезти её к Тане… она надеялась уговорить бывшую невестку вернуться домой, но тот ответил категорическим отказом…

«Это её выбор, мама, - отрезал тогда Олег. – Она жива, здорова, так что успокойся. Я сделал всё, что мог…»

Вечером того же дня он снова пил коньяк, но бить столешницу уже не стал – не было желания, к тому же кисть под гипсом ужасно болела…

Сердобольная Вероника нет-нет, да возвращалась к этой теме, поэтому и сегодня, приехав к ней в гости, Олег был готов к подобному разговору.

- Заживёт рука, не волнуйся, мама… - перехватив её взгляд, Олег слегка пошевелил пальцами. – Врач обещает, что когда-нибудь восстановится…

- Я ведь за твоё здоровье волнуюсь…

- А я – за твоё… - Олег внимательно посмотрел матери в лицо – переживания последних лет отпечатались на нём скорбными морщинками. – Ты собираешься перебираться ко мне?

- Нет, сынок… - Вероника Григорьевна покачала головой. – К тебе я не пойду… Не хочу обременять.

- Ну, опять двадцать пять… - Дзюба хлопнул здоровой ладонью по колену. – Не будешь ты меня обременять! Наоборот, я хоть волноваться за тебя не буду.

- Ну, что ж за меня волноваться… Я с Мишей…

- Мишка через пару месяцев в казарме уже будет жить… - Олег недовольно покрутил головой. – Говорил же ему… иди на юрфак, зачем тебе эта школа милиции…

- Он хочет, как дедушка… - Вероника заступилась за внука. – У него будут увольнительные…

- Пару раз в неделю? – Дзюба хмыкнул. – А в остальные дни?.. Мама, пойми, я не могу приезжать к тебе ежедневно… У меня – гора дел, процесс за процессом, я и дома-то только к ночи появляюсь.

- Тем более, - мать смотрела на него грустно и ласково одновременно, и от этого взгляда ему становилось только тяжелее. – У тебя своего невпроворот… Пусть лучше мальчики приезжают после школы ко мне. Во дворе погуляют, с другими детьми пообщаются… Что ты их как в темнице держишь?.. Школа – дом… дом – школа… Ни друзей, ни уличных игр, машина и та с чёрными стёклами, они ж света белого у тебя не видят… И нянька у них – такая гадкая…

- Не забывай, чьи они дети, - Олег нахмурился – мать невольно наступила на его самую больную мозоль. – Им нельзя вот так, как другим, запросто ходить по улице. Они – в группе риска, мама. Так что, решайся, чтобы у меня ещё и за тебя голова не болела.

- Не поеду, сынок… Не обижайся… Не хочу, чтобы эта… твоя… ещё и меня со свету сживала, - говоря о гувернантке внуков, Вероника Григорьевна горестно сдвинула брови. – И где ты её только нашёл?!

- Её не будет, я обещаю. Как только ты переедешь ко мне, я её уволю.

Понимая, что исчерпан последний аргумент, мать на какое-то время замолчала. Наконец, подняв на сына взгляд, произнесла как-то жалобно:

- Если ты боишься за меня, то зря… Ко мне Аля будет приходить…

- Аля… - скептически усмехнувшись, Дзюба забарабанил пальцами левой руки по столу. – У твоей Али очередной запойный период…

- Ты её не осуждай… - мать заговорила тише. – Несчастная она…

- Она знала, чем эта её «любовь» закончится.

- Так сердцу не прикажешь…

- Сердце… Она хоть знает, что такое – сердце?.. Ты про неё даже не вспоминай. Как только Мишка отправится на учёбу, ты переезжаешь ко мне. Других вариантов нет.