Когда отдыхают ангелы

Члены жюри выжидающе молчали. Марсём вздохнула. Вчера мы видели взрыв. Как символ разрушительных чувств. И всем это понравилось. Уж не знаю, почему. Но педагогические ценности взрываются точно так же. Они могут казаться бесспорными. На словах. А в жизни оборачиваются своей противоположностью. У Марсём такое было. И она не уверена, что в педагогике есть хоть что-нибудь незыблемое. Чем она руководствуется? Чем-то вроде рудиментов и атавизмов теорий, когда-то ее восхищавших. Не потому что они — истина. Просто она пока не имеет сил с ними расстаться.

(Вот когда я впервые услышала эти слова! А вовсе не от Наташки. Я даже думаю, что и Наташка узнала их от Марсём и потом приспособила к своей теории.)

Судьи неодобрительно переглянулись. Но жюри еще хранило воспоминания о смешном занятии Марсём, и белокурая дама из профсоюза — с очень полной грудью, красными губами и душевным выражением лица — попыталась протянуть ей руку помощи:

— Но, милочка, разве любовь к детям — не безусловная ценность?

Однако Марсём протянутую руку не приняла. Она отвергла эту руку с непонятным упрямством и даже с какой-то воинственностью.

Дети — не фарфоровые пупсики, сказала Марсём. Они люди. И, как люди, вызывают в нас самые разные чувства. Нам может быть с ними хорошо, а может быть — противно. Мы хотим, чтоб было интересно. В этом наша учительская корысть. Наш разумный эгоизм. Но вопросы профессионализма не связаны с любовью. Они ставятся по-другому: насколько наши теории губительны для нас самих?

— Я не поняла, милочка! — с удивлением прервала ее душевная представительница профсоюза. — Вы что же — не любите детей?

Тут Марсём утратила всякую артистичность и стала похожа на строптивого подростка:

— Вы хотите услышать от меня публичное признание в любви к детям? Я не понимаю, почему для педагогов эта двусмысленная процедура оказывается обязательной. Этот гибрид стриптиза и ханжества…

Мама не выдержала и рассмеялась.

— Ну и ну! Какая наглость! Как члены жюри такое пережили?

Эти слова произвели ужасное впечатление. С места поднялась одна очень важная дама, доктор наук. В ее толстой-претолстой диссертации рассказывалось о педагогических ценностях. Целых сто страниц про то, как учитель должен быть устроен изнутри, еще сто — что должно быть у него снаружи, и двести — как это совместить. От студентов, обучавшихся в педагогических институтах, требовалось содержание диссертации запомнить и четко на экзамене изложить. А если их усилия ни к чему не приводили, не было ни малейшего шанса получить диплом.

И вот доктор наук встала и сказала: ей не раз приходилось сталкиваться с людьми, не способными назвать педагогические ценности. Однако такую степень самонадеянного цинизма она наблюдает впервые. Она не понимает, что Марсём, этот так называемый передовой учитель, делает на конкурсе. Ей и в класс-то нельзя позволять входить!

Все сочувственно закивали.

Но тут взял слово член жюри по фамилии Зубов. Зубов был маленький седенький старичок, тихонько дремавший в конце судейского стола. Первый раз он проснулся во время выступления В.Г. — но тут же опять уснул. Потом, открыл глаза, когда на сцене появилась одна очень юная учительница в короткой юбочке и в туфлях на высоченном каблуке, и еще — когда Марсём учила конкурсантов считать пальцы на ногах. Тогда он очень смеялся. Теперь Зубов опять сидел с открытыми глазами и с интересом наблюдал за происходящим.

Старичок был известным человеком, издателем. Он слыл оригиналом, всегда голосовал против общих решений или имел «особое мнение».

— Маргарита Семеновна, — Зубов обратился к Марсём с подчеркнутой учтивостью, от чего даму-доктора передернуло, — мы смотрели видеозаписи ваших уроков. Я заметил: у вас в классе висит портрет Януша Корчака. Вы ведь знаете его главный педагогический труд?

Марсём кивнула — будто бы слегка поклонилась Зубову в благодарность за отмеченную подробность.

— Не могли бы вы объяснить, почему вы повесили этот портрет над своим столом?

— Здесь? Сейчас? Нет. Думаю, не могу.

Старичка ответ почему-то удовлетворил. Он благосклонно кивнул, а дама-доктор пошла пятнами. Марсём отпустили и вызвали на сцену другого конкурсанта. Но зал еще некоторое время пребывал в оцепенении.

А потом, во время церемонии награждения, этот старичок, Зубов, поднялся на сцену, чтобы сообщить публике свое особое мнение — отличное от мнения жюри. Среди всех участников конкурса Зубов выделил одну учительницу. Это Марсём. Он отметил ее способность выдумывать. Но дело не только в этом. Дело в особой смелости — заглядывать внутрь себя. Крайне важное качество! И трудновыполнимое.

А вообще — он зато, чтобы педагоги как можно больше «какали».

Тут Зубов сделал небольшую паузу, наблюдая произведенный эффект, а потом разъяснил: прошло время, когда в педагогике требовалось задавать вопрос «Что?» — «Что надо делать?». Теперь настало время другого вопроса — вопроса «Как?» — «Как делать это „что“?».