Когда отступают ангелы

Вчера я его еле увел от песочницы, иначе бы он с пеной у рта принялся доказывать жильцам, что это его статуя. Ночью я то и дело просыпался и каждый раз думал: «Приснилось… Слава тебе, господи…» Облегченно вздыхал и вдруг понимал, что не приснилось.

Я вставал, выходил в кухню и пил воду. За окном шевелились черные акации, и я надолго припадал к стеклу, скорее угадывая, чем различая, возле песочницы, в сером просвете между двумя кронами, зловещий горбатый силуэт с обрубками вместо рук…

А точно ли он пошел вчера домой? Перед обедом я не выдержал — позвонил на работу Татьяне и, конечно, нарвался на отповедь. Ее, знаете ли, как-то не волнует, где в данный момент находится этот неврастеник. И вообще, если он хочет извиниться, то пусть делает это сам, а не через адвокатов.

Я положил трубку и вернулся за свой стол. Чертовы бабы! Перезвонить бы сейчас, сказать: «Лева тебя в нашем дворе ждет, у песочницы. Очень просит прийти…» Да нет, бесполезно. Из принципа не пойдет… А жаль.

И тут словно что-то мягко толкнуло меня в спину. Я обернулся. В дверях стоял Левушка Недоногов.

Он внимательно, подробно разглядывал отдел: сослуживцев, столы, кульманы… К концу осмотра принялся скорбно кивать и вдруг громко спросил, ни к кому не обращаясь:

— И что, вот так — всю жизнь?

Нужно было видеть лица наших сотрудников!

Словно бы не замечая, что все на него смотрят, Левушка прогулочным шагом пересек комнату и уселся на мой стол, даже не потрудившись сдвинуть в сторону бумаги.

— А ведь мы, Павлик, в одном дворе росли, — ни с того ни с сего задумчиво напомнил он.

Верите ли, мне стало страшно. А он продолжал:

— Если помнишь, мальчишки меня недолюбливали. Почему?

— Я… — начал я.

— Да, — сказал он. — Ты — нет. Но остальные! Что им во мне не нравилось? Павлик, я шел сегодня на работу три часа! Шел и думал. И, знаешь, я понял: они уже тогда чувствовали, что я — иной. Чувствовали, что в чем-то я их превосхожу…

Он говорил ужасные вещи — размеренно, неторопливо, и никто не осмеливался его перебить. Могу себе представить, какое у меня было лицо, потому что он вдруг засмеялся и, наклонившись ко мне, покровительственно потрепал по плечу.

— Ну ладно, — объявил он, с юмором оглядев безмолвствующий отдел. — Время обеденное, не буду вас задерживать…

Он прошел к своему рабочему месту, сел и движением купальщика, разгоняющего у берега ряску, разгреб в стороны накопившиеся с утра бумаги. Затем, установив кулаки на расчищенной поверхности стола, Левушка величественно вскинул голову и замер в позе сфинкса.

Я понял, что сейчас произойдет, вскочил, хотел закричать — и не успел.

…ИНТЕРЕСНО, ГДЕ ОН НАШЕЛ такой кусок мрамора? Облицовочная мраморная плитка у нас в городе используется, это я знаю, но ведь тут нужна была целая глыба, монолит без единой трещины!..

В общем, беломраморное изваяние Левушки до сих пор восседает за его столом — просили не трогать до окончания следствия.

ВТОРАЯ ПОЛОВИНА ДНЯ отложилась в памяти обрывками. Помню: я сидел в кабинете начальника и путанно рассказывал следователю о вчерашнем. Капитан морщился и потирал висок. Один раз он даже сказал: «Подождите минуту…» — и выскочил из кабинета. Голову даю на отсечение — бегал смотреть, сидит ли еще за столом каменный сотрудник.

Съездили за Татьяной.

— Вам знакома эта статуя?

Она в изумлении уставилась на своего мраморного Льва.

— В первый раз вижу! А при чем тут…

— Присмотритесь внимательнее. Она вам никого не напоминает?

Пожав плечами, Татьяна вгляделась в надменное каменное лицо и попятилась.

— Не может быть! — слабо вскрикнула она. — Кто его?.. За что ему?..

Но тут следователь, спохватившись, прикрыл дверь, и больше мы ничего не услышали.

ЗДАНИЕ, ИЗ КОТОРОГО Левушка вынул свою первую — кирпичную — статую, нашли на удивление быстро — им оказалась наша котельная. Я там был в качестве свидетеля, когда обмеряли и фотографировали выемку. При мне же опрашивали истопника. Поначалу он бодро утверждал, что дыра в стене была всегда, но скоро запутался в собственном вранье и, перейдя на испуганный шепот, признался, что лопни его глаза, если вчера отсюда не высунулась рука, не потянулась к заначке, которую он еле успел спасти, и не пропала потом, оставив после себя эту вот пробоину!

НЕ ТО ЧТОБЫ Я нежно любил свою работу, но теперь я прямо-таки мечтаю хоть раз беспрепятственно добраться до своего стола. Подходишь утром к институту — а у подъезда уже машина ждет.

— Здравствуйте, Павел Иванович, а мы за вами. Начальство ваше предупреждено, так что все в порядке.

— Здравствуйте, — отвечаю с тоской. — Опять кто-нибудь приехал?

— Да, Павел Иванович. Профессор из Новосибирска, член-корреспондент.

— Так вы же меня на пленку записали — пусть прослушает.

— Ну что вы, право, как маленький, Павел Иванович! Он ее еще в Новосибирске прослушал…

Ничего не поделаешь — главный свидетель. Я, конечно, понимаю: им бы не со мной, им бы с самим Левушкой поговорить… Но Левушка — как снежный человек: следов оставляет массу, а вот встретиться с ним, побеседовать — этого еще никому не удалось.